– И что? Возьмемся?

– Прикинем степень риска... Говорю же – какие деньги он называет деньгами. А вообще-то... Почему бы и нет? Почему бы и нет, Михась? Не идти же грузчиками к азербайджанцам!

Шло время, медленно, но неуклонно двигалась по небу луна. Пока друзья сидели, обсуждая странные телефонные звонки, она пересекла расстояние между двумя соседними домами и теперь, выйдя из-за деревьев, смотрела прямо им в лицо, словно интересуясь их прикидками. Да, разговор неизбежно скатился к мечтам – хорошо бы съездить куда-нибудь, кое-что прикупить к осени, с красивой девушкой познакомиться... Неплохо бы, черт возьми, наконец, зажить по-человечески!

Алик ушел в темноту, словно скрываясь от пристального взгляда луны, а вернувшись, снова остановился перед Михасем.

– Слушай, – сказал он. – Ты это... Меня не кидай.

– А почему ты решил...

– Ничего я не решал. Решать будешь ты. Этот хмырь опять тебе будет звонить... Так и скажи, что нас, дескать, двое. И если он что-то там задумал, пусть имеет в виду это маленькое обстоятельство. Скажешь?

– Скажу, конечно... – неуверенно протянул Михась.

– И что тебя смущает?

– Меня давно уже ничто не смущает... Ты пойми, Алик, я ведь не знаю, чего он хочет...

– А чего бы ни хотел! Любое дело вдвоем делать лучше, чем одному. Мы с тобой через многое прошли и, сдается мне, через многое еще придется пройти.

– Пройдем, – кивнул Михась, и опять в его голосе была неуверенность.

– Может, дашь ему мой номер телефона?

– А на фиг?

– Тоже верно... Уж если он твой как-то раздобыл, то пусть на твой и выходит.

Друзья еще поговорили некоторое время, но разговор шел какой-то пустоватый – нечего было обсуждать. Никаких зацепок таинственный звонарь им не дал, кроме невнятного обещания денег. Да и обещанием-то его слова назвать было нельзя. Обронил словцо «деньги»... И все. А что имел в виду, да и имел ли что-нибудь или просто покуражился...

– Пойду я, – поднялся со скамейки Михась. – Поздно уже. Будут новости – позвоню.

– Ну, пока, – ответил Алик.

И оба, наспех пожав руки и ссутулившись, разошлись в разные стороны.

Николай Петрович Долгов проводил производственные совещания легко, даже как-то беззаботно, словно речь шла не о десятках тысяч долларов, не о покупке древесины, ткани и всевозможной атрибутики, а о покупке, допустим... Допустим, бутылки шампанского для застолья. Стеклянная перегородка отделяла кабинет от остального ангара, в котором визжали пилы, завывали дрели, матерились рабочие, но, как и владелец предприятия, матерились весело и опять же беззаботно.

Напротив Долгова сидел его заместитель, он же снабженец и реализатор продукции Валентин Евгеньевич Епихин – человек молодой, шустрый, цепкий и, самое главное, исполнительный. Бессловесным его назвать было нельзя, мнение свое имел, частенько его высказывал, но не настаивал, прекрасно понимая, что он не владелец фабрики, а только совладелец, ему принадлежала четвертушка – в точном соответствии с количеством внесенных денег. Третьей в кабинете была жена Долгова – женщина моложе мужа лет на пятнадцать, а по виду ей можно было дать еще меньше, по виду она только приближалась к тридцати, хотя на самом деле этот неприятный рубеж несколько лет назад перешагнула. Звали ее Екатерина Васильевна и числилась она бухгалтером. При Долгове заместитель с ней почти не разговаривал, но когда Николая Петровича поблизости не было, даже позволял себе шутки шутить, иногда рискованные шутки, на что Катя шало смеялась, показывая ровные белые зубки, и не слишком настойчиво грозила пальчиком – осторожней, Валентин Евгеньевич, я замужняя женщина, и не все, далеко не все шуточки можете произносить вслух.

– Ну, что, дорогие товарищи, – проговорил Долгов, – начнем?

– Поехали, – сказала Катя.

Епихин промолчал – его согласия не требовалось. Во всяком случае, он так считал. В общем-то, не слишком и ошибался.

Епихин встал, прошелся по кабинету, постоял за спиной Долгова, рассматривая его стол, бумаги, телефон, тут же лежал мобильник, готовый завизжать требовательно и истерично в любую секунду. Взгляд Епихина задержался на фотографии в рамке. Насмотревшись американских фильмов, наши новые бизнесмены переняли их привычку ставить на служебных столах фотографии жены, детей, самого себя в их обществе и, что обязательно, – все должны быть веселы, все должны и в будущее смотреть уверенно и радостно. И у Долгова на столе была такая фотография – с женой Катей и дочкой Светой. Кто-то снял их дома, на диване, изготовленном в этом вот ангаре, и каждый покупатель видел, как счастливы люди, купившие диван производства этой вот фирмы. И хозяин счастлив, и жена его улыбается, бесстрашно глядя в предстоящие годы, и дите вырастает сытым и румяным.

Такая вот фотография стояла у Долгова на столе. Великовата, правда, у американских деляг на столах стоят поменьше. Но это уж кому как нравится.

– Мое предложение звучит так... – продолжил Долгов. – Нам надо встык с этим ангаром построить еще один. Между ними будет вот эта стеночка с дверью и воротами. А там дальше новое производство.

– Табуреточное? – улыбнулась Катя.

– Совершенно верно. Табуреточное. Табуретки, столы, стулья и прочие кухонные причиндалы. И все только из сосны. Хорошо обработанная сосна. И еще одно – все эти вещи должны исполняться с разумным отказом от экономии материала.

– Это как? – не понял Епихин. – Экономия отменяется?

– Да, Валя, да. Экономия отменяется. В разумных пределах. Мы будем делать столы с утолщенной столешницей, с тяжеловатыми, но хорошо обработанными ножками... Я внятно выражаюсь?

– Тяжеловесную мебель решили изготовлять, Николай Петрович? – спросил Епихин. Хотел он того или нет, но вопрос прозвучал с издевкой, и Долгов это уловил. И в ответ только кивнул. Да, дескать, совершенно правильно, все так и есть, будем делать тяжеловесную мебель.

– Поясняю. Мы не будем делать изящные, точеные кухонные табуреточки, которыми завалены подмосковные магазины. Украшением нашей продукции будет хорошо обработанная сосновая поверхность. Она будет светиться на солнце, Валентин Евгеньевич, и радовать глаз не только покупателю, но и его детям, а то и внукам. Я бы, например, не отказался приобрести такой комплект кухонной мебели. А если не отказываюсь я, то не откажется и многомиллионная армия наших уважаемых потребителей.

– Вы у нас вроде лакмусовой бумажки, – усмехнулся Епихин.

– Я готов быть для вас даже туалетной бумажкой, но мы запустим эту мебель.

– Когда будет ангар, – уточнил Епихин.

– Да, когда будет ангар.

Разговор неожиданно, как бы на ровном месте, вдруг приобрел некоторую остроту. Никто не возражал Долгову, но сопротивление, невысказанное, внутреннее сопротивление он почувствовал, и привычная улыбка незаметно сползла с его лица. Теперь за столом сидел властный, упрямый руководитель.