Но у Билла Клинтона был план. Он одолжит Африке денег (под номинальные 7 процентов) на покупку лекарств по американским ценам и одновременно попробует сделать что-нибудь по части насущной необходимости списания африканского долга. Ирония – если вы еще способны оценить шутку – состоит в том, что AZT открыли вовсе не в Glaxo Wellcome, которая его продает. Его открыл доктор Джером Горовиц из Мичиганского фонда по борьбе с раком, причем работал он на государственный грант. Ну да что там – хватит уже. Я могу продолжать сколько угодно, пока у вас мурашки не поползут по коже от ужаса, от лицемерия, от вопиющей несправедливости, которая сквозит здесь во всем.

Но вы должны принять во внимание, что существует и более глубокая, более мерзкая причина того, что Африку оставляют прозябать в нищете и страданиях (мерзкая, потому что жадность – это по крайней мере примитивный и откровенный мотив). Она сквозит в том закатывании глаз, в той притворной улыбке сожаления, которыми сопровождаются слова: «Ну что вы хотите – это же Африка!». Эта интонация пробивается во всех разговорах первого мира об африканских проблемах. Они почему-то принципиально другие: есть горе, а есть африканское горе. Да еще африканцы якобы волей или неволей сами виноваты в своих бедах: посмотрите, сколько они тратят на оружие (на весь угандийский оборонный бюджет не купишь и одной кабины бомбардировщика-невидимки). Поэтому на них нельзя смотреть так же, как наши медицинские службы смотрят на нас, – как на личности со своими нуждами. Их следует рассматривать как статистическую, безликую здравоохранительную проблему. Будто африканские проблемы так запущены и запутаны, что их просто не могли бы породить люди вроде нас, а значит, ipso facto, их породили люди, не совсем похожие на нас.

Это та же логика, которая позволяла цивилизованным христианам торговать рабами. В мировом здравоохранительном сообществе уже раздавался шепоток, что 24,5 миллиона африканцев, зараженных СПИДом, нужно списать со счетов – во благо Африки, разумеется. Всякая попытка индивидуального лечения неизбежно окажется лишь очередной саморекламой, пустой тратой средств. А их и так потрачено на Африку чересчур много, и все без толку.

Есть какая-то жуткая, противоестественная притягательность в масштабе и глубине стоически переносимого ужаса. Неслышным остается этот мышиный писк, что их переживания отличаются от наших, что мертвый ребенок, смертельная болезнь, война, голод, засуха, бедность и несчастья в Африке значат меньше. Валюта сочувствия обесценена изобилием. Африканцам словно бы удалось сделать то, на что оказались не способны производители лекарств. Они нашли способ анестезировать себя от Африки.

Я возвращаюсь в палату для выздоравливающих, где Хелен полагается лежать пластом (после спинномозговой пункции бывает страшная мигрень), но она сидит, болтая с подружкой. Девочки получили результаты своих анализов и мигом превратились в других детей – они улыбаются, точно позируя для фотографа. Хорошие новости: паразитов нет. Впрочем, вердикт пока не окончательный. Через три месяца приедут люди на велосипедах, найдут их и заберут для новых проверок; обе они еще в группе риска, и это плохие новости, потому что если у Хелен все-таки есть сонная болезнь, для ее лечения вполне может не оказаться лекарств и она умрет, не дожив до шестнадцати лет. Но сейчас она думает только о том, что через пару часов приедет белый пикап и повезет ее обратно домой, – на этот раз она прокатится с удовольствием и будет махать встречным велосипедистам.

Надеюсь, что, прочитав все это, вы рассердитесь. Я очень надеюсь, что вы будете сердиться долго, потому что в настоящее время ваш гнев – последняя и лучшая надежда для Хелен и всей Африки. Позвольте напоследок сообщить вам еще только один факт. Из 1223 новых лекарств, созданных в период с 1975 по 1997 год, лишь 13 предназначены для лечения тропических болезней. Лишь четыре появились благодаря намерению ученых из фармацевтических фирм найти способы лечения людей. Ни одного не было найдено в результате целеустремленных усилий.

Эфиопия, декабрь 2000 года

Начнем с хороших новостей. Затяжные дожди кончились и были достаточно затяжными, достаточно обильными и мокрыми. Эфиопия ожидает вполне приличного урожая, так что это облегчение или отсутствие оного – как посмотреть. Вам не придется носить футболку с лозунгом «Помоги голодным эфиопам!», слушать лысых рокеров и огорчаться по поводу неудачного года. А теперь плохие новости: это вовсе не значит, что здесь не голодают. Почти ни у кого нет денег даже на заплесневелый банан. Если вы посмотрите на старинные карты Африки, под Сахарой будет одно большое сплошное темное пятно, надписанное одним словом – Эфиопия. Окутанная неизвестностью, эта страна простирается от Сомалийского полуострова до реки Нигер. Эфиопия – единственное африканское название, известное Европе аж с эпохи Средних веков; это земля Иоанна Пресвитера, мифического христианского царя, правившего вне западного мира. Эфиопия утверждает, что была первой христианской страной. Ее коренные жители говорят, что остаются христианами уже три тысячи лет – тысячу со Старым Заветом и две с Новым. Еще они считают себя одним из потерянных племен Израилевых. По их убеждению, они не принадлежат ни к черной, ни к арабской Африке – существуют в Африке, не являясь ее частью.

Само название было дано стране греками и означает «загорелый народ». Другое ее имя, Абиссиния, арабского происхождения и означает «смешанный народ». Эфиопия – это хаотический конгломерат соперничающих городов и кочевых племен, древний, как само время. Здесь есть христиане, которые делают своим детям обрезание, и кочевники-анимисты, которые кастрируют других людей. На севере есть отшельники, которые десятилетиями живут в пещерах, на юге – солнцепоклонники, которые носят металлические парики и протыкают себе губы терракотовыми пластинками. Здесь находится одна из самых старых в мире церквей, вытесанная из цельной скалы, и третий по значению священный город ислама. Здесь обитают 64 миллиона человек, пользующиеся 86 различными языками, не считая сотен диалектов. Официальный язык – амхарский, один из языков с самой ранней письменностью и единственный фонетический, на котором вначале читали справа налево, потом еще экзотичнее – в обоих направлениях, двигаясь зигзагами, как пахарь по полю, а теперь читают слева направо.

В Эфиопии все не вполне такое, каким выглядит. Вы верите только половине того, что слышите, причем правдой обычно оказывается другая половина. Эфиопия уничтожает разницу между фактом и мифом – со странностями тут сталкиваешься на каждом шагу. Именно здесь якобы хранится истинный Ковчег Завета и подлинный Крест. В году здесь тринадцать месяцев, благодаря чему у немногих счастливцев нет своего знака зодиака. Двенадцатичасовой эфиопский день начинается на рассвете, так что наши семь часов – это по-местному только час утра. Назначая встречи, люди нередко забывают об этом, и опоздания на шесть часов здесь в порядке вещей – хотя это, конечно, пустяк по сравнению с тем, что большинство из нас пытается обогнать время года этак на три. Эфиопия до сих пор пользуется юлианским календарем – они еще и не думали, как будут справлять миллениум. Куда там, если они даже двадцатое столетие еще не разменяли! Эфиопия – родина кофе. Здесь берет начало Голубой Нил. В Эфиопии выращивают тефф – злак, который никого больше не привлекает; из него пекут сырой дрожжевой хлеб, смахивающий на гибрид требухи с серой пенорезиной. Его скатывают на манер фланелевых салфеток в рейсовых самолетах.