время у них что-то не ладилось в семейной жизни. Возможно, она не могла простить ему, что он принял равнодушно смерть ее незаконнорожденного сына. Крега раздавил свалившийся на него огромный кусок скалы.

Фергюс помолчал, словно вспоминая события тех дней, а потом, как будто спохватившись, закончил свой рассказ.

— Так вот, отведав крысиного яда, Аластер должен был умереть, но после длительной болезни только потерял зрение. Сам он уверяет, что для художника слепота хуже смерти. Правда, только в те редкие часы, когда разум возвращается к нему.

— Бедняга, — сочувственно произнес Афанасий.

— Его жена Скотти говорит то же самое, — кивнул Фергюс. — Да вот, кстати, и она сама.

Дверь, ведущая в башню маяка, отворилась и на пороге появилась старуха в низко надвинутом на лоб чепце, из-под которого равнодушно смотрели на мир выцветшие бледно-голубые глаза. Кожа ее была иссиня-бледной от старости и казалась почти прозрачной. Увидев Фергюса и лешего, она поклонилась и сказала:

— Меня не предупредили, что будет гость. На ужин у нас нет ничего, кроме лепешек из ячменной муки и немного сыра. Если мне дадут немного времени…

— Ничего не надо, Скотти, — сказал Фергюс. — Только стакан твоего домашнего пунша. Ведь у нас наверняка найдутся фруктовый сок, ром, сахар и пряности. А больше для хорошего пунша ничего и не надо.

— А вот и нет, — упрямо поджала сморщенные губки старуха. — Еще я добавляю для вкуса душистые травы и сухое красное вино. Да и ром для пунша лучше всего взять ямайский. А у нас, кажется, не осталось ни одной бутылки. Я просто поражаюсь, как можно быть слепым и одновременно безошибочно находить дорогу в мою кладовку, а в ней полку, на которой я храню бутылки с ямайским ромом.

Последняя реплика явно предназначалась не Фергюсу, а мужу, но разрушительный снаряд не попал в цель. Аластер не слышал, что говорит его жена, увлеченный своей картиной.

— Уверен, что ты что-нибудь придумаешь, — произнес Фергюс. — И поторопись, к вечеру начнется шторм. Поэтому наши гости должны вскоре покинуть остров, если не хотят, чтобы их яхту изрядно потрепало в море.

Услышав этот недвусмысленный приказ, Скотти перестала ворчать и снова скрылась в башне. Фергюс обернулся к лешему и, заметив, что тот быстро отвел глаза, сухо спросил:

— Ты остался мне другом, Афанасий? Или я вижу перед собой только посланца кобольда Джеррика?

— Не оскорбляй меня, Фергюс, — ответил леший. — Ты слишком долго жил среди людей, я это тебе уже говорил однажды. И стал таким же подозрительным, как они.

— Тогда скажи мне правду.

— Что ты хочешь услышать?

— Что ты думаешь обо всем этом? Почему Джеррик предлагает мне снова войти в Совет тринадцати?

— Если честно, то не знаю, — тяжко вздохнул леший. — Но меня терзают сомнения. Больше мне нечего тебе сказать.

— Спасибо тебе, Афанасий, — неожиданно улыбнулся Фергюс. — Ты сказал более чем достаточно.

Из дома вышла Скотти. В руках она держала большой ковш, до краев наполненный темным напитком. Она передала ковш Фергюсу, тот — лешему.

— Я бы предпочел, чтобы старуха отведала из этого сосуда первой, — сказал Афанасий, приникая губами к краю ковша.

Но когда он поднял голову, по его лицу расплылась блаженная улыбка.

— В жизни не пил ничего вкуснее, — признался он. — Ай да Скотти!

Он подошел ближе к Фергюсу и прошептал ему на ухо:

— Послушай, старина, если ты опасаешься по какой-то причине жить с ней в одном доме, то пусть она поживет у меня.

— К сожалению, ничего не выйдет, — ответил так же тихо Фергюс. — Домовые привязываются к дому, а не к его хозяину. А я не расстанусь с островом Эйлин-Мор никогда. Он достался мне слишком дорого. И я говорю не о деньгах.

— Тогда я буду иногда приезжать к тебе в гости, — не стал спорить леший. — Если ты не возражаешь.

— Буду рад тебя видеть, когда бы это ни случилось.

Они спустились к причалу, по которому уже давно нетерпеливо прохаживался Вигман. Приложившись к бутылке коньяка, предусмотрительно взятой с собой, гном обрел решимость, которой хватило, чтобы спросить у эльфа о его намерениях.

— Я могу заверить кобольда Джеррика, что не позднее одной луны ты будешь в его резиденции в Берлине?

— У меня слишком много дел на моем острове, чтобы тратить время на путешествие в Берлин, — ответил Фергюс. — Так и передай Джеррику.

— Значит, ты отказываешься от предложения Джеррика? — почти с ужасом спросил Фигман. Он не мог поверить, что подобное возможно, если только дух не сошел с ума.

— Отказываюсь, — кивнул Фергюс. — Посуди сам, Вигман. Вскоре на остров на каникулы приезжает мой внук. А в сентябре, в день весеннего равноденствия, на Эйлин-Море соберутся эльфы со всей Земли. И всю ночь, до рассвета, они будут танцами и песнями прославлять Великую Эльфийку. Так когда мне ехать в Берлин? Да и зачем? Все, что мне надо в жизни, я нахожу на этом острове. Передай Джеррику, что я не забыл, кому я обязан своим счастьем. Пусть и он не забывает. Надеюсь, он поймет меня.

— Да, Фергюс, — покорно ответил гном. Пары коньяка уже испарились, и он снова отчаянно трусил.

— Тогда поторопись отплыть, если ты не хочешь провести несколько дней на острове Эйлин-Мор. Скоро начнется шторм, олуши никогда не обманывают. И одной только Великой Эльфийке ведомо, когда он закончится. А если ты рискнешь выйти в шторм в открытое море, я не дам за твою жизнь и ломаного пенни.

Перспектива задержаться на долгое время на острове Эйлин-Мор так напугала гнома, что он не проронил больше ни слова, чтобы переубедить эльфа. Уже через минуту шлюпка отошла от причала. Она так стремительно понеслась к фрегату, словно за ней гналась стая голодных акул.

Глава 5

Месяц пролетел стремительно, даже несмотря на то, что он удлинился почти вдвое за счет бессонных ночей. Прежде гамадриада Дапн не поверила бы, что она способна выдержать такой ритм жизни. Но сейчас она не представляла, что можно жить иначе. И произошла эта метаморфоза благодаря ее любви к Джелани.

Она не скрывала от себя, что полюбила нгояма, и он был для нее не экзотической игрушкой, с которой можно было поиграть несколько дней — и бросить, забыть о ней, что частенько с гамадриадой случалось раньше. Любовь корнями проросла в сердце Дапн, и выкорчевать ее было невозможно. Если только удалить корни с самим сердцем.

Тем более, что и сам Джелани не позволял, чтобы она его разлюбила. Он был без ума от гамадриады. Любовь в нем вспыхнула, как только он увидел ее. Поэтому