– Ну, – гнула свое миссис Воул, – я жду.

– Не знаю, – ответила я.

– И есть еще кое-что гораздо более серьезное. Почему ты постоянно терроризируешь других детей?

– Никого я не терроризирую! – запротестовала я.

– Тогда можешь мне объяснить, почему ко мне сегодня приходили миссис Спенсер и миссис Спэрроу с рассказом, что их детям снятся кошмары?

– Мне тоже кошмары снятся.

– Не в том суть. Ты рассказываешь детям про ад.

Это было правдой, не отрицаю. Я всем рассказала про ужасы дьявола и про участь проклятых – а затем проиллюстрировала, почти задушив Сьюзан Хант. Но случилось это нечаянно, и после я отдала ей все мои леденцы от кашля.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Я подумала, это интересно.

Миссис Воул и Мисс покачали головами.

– Пока иди, – сказала миссис Воул. – Я напишу твоей матери.

Я была в большом унынии и не понимала, из-за чего такой шум. Лучше услышать про ад как можно скорее, чем гореть в нем потом. Я прошла мимо коллажа третьего класса с Пасхальным кроликом и подумала про коллаж Элси с Ноевым ковчегом – про тот, на котором съемный шимпанзе.

Вполне очевидно, где мое место. Еще десять лет, и я пойду в миссионерскую школу.

Миссис Воул сдержала свое обещание. Она написала маме, упомянув религиозные «пристрастия», и попросила поумерить мой пыл. Мама закричала «ура!» и в награду повела меня в кино на «Десять заповедей». Я спросила, можно ли Элси тоже пойти, но мама сказала «нет».

После того дня все в школе меня избегали. Если бы я не была убеждена в своей правоте, мне было бы очень грустно. Вместо этого я просто выбросила все из головы, учила уроки по мере сил (не слишком хорошо) и думала о нашей церкви. Однажды я рассказала маме, как обстоят дела.

– Мы призваны быть иными, – отозвалась она.

У мамы тоже было мало друзей. Люди не понимали ее образ мыслей – и я не понимала, но любила ее, ведь она всегда точно знала, почему происходят те или иные события.

Когда подошло время вручения призов, я забрала свою вышивку у Элси Норрис и подала ее на конкурс в классе вышивания. Я до сих пор считаю, что она была своего рода шедевром: сплошь черные буквы с белой окантовкой, в нижнем углу – перепуганные проклятые, в которых воплотилось мое творческое переживание. Элси вставила вышивку в рамку – выглядело очень профессионально.

Стоя у доски, миссис Вирче принимала работы.

– Айрин, да.

– Вера, да.

– Шелли, да.

Шелли состояла в скаутах.

– Вот моя, миссис Вирче. – Я положила свою работу на стол.

– Да, – сказала она, подразумевая «нет». – Я возьму твою на конкурс, но, откровенно говоря, сомневаюсь, что это то, чего ожидают судьи.

– О чем вы? – требовательно спросила я. – Тут есть все: приключение, эмоциональный накал, тайна…

– Цветовая гамма ограничена, – прервала она, – ты не раскрываешь потенциал нити. Посмотри на «Деревенскую сцену» Шелли, обрати внимание на вариации, на цвета.

– Она использовала четыре цвета, я – три.

Миссис Вирче нахмурилась.

– А кроме тебя никто больше черный не использовал.

Миссис Вирче села.

– И у меня есть контррельеф с мифологическим сюжетом, – не унималась я, указывая на перепуганных проклятых.

Миссис Вирче опустила голову на руки.

– О чем ты говоришь? Если ты про то грязное пятно в углу…

Я пришла в ярость. К счастью, я читала про то, как президент Королевской Академии художеств сэр Джошуа Рейнольдс поносил Тернера[31].

– Только оттого, что вы не можете разглядеть сути предмета, он не перестает являться тем, чем является.

Я взяла «Деревенскую сценку» Шелли.

– Вот это существо совсем не похоже на овцу, оно же чисто белое и пушистое.

– Возвращайся за парту, Дженет.

– Но…

– САДИСЬ ЗА ПАРТУ!

Что я могла поделать? У моей учительницы вышивания проблема со зрением. Она распознавала предметы только исходя из окружающей их обстановки и своих ожиданий. Если ты в определенном месте, то ожидаешь увидеть определенные вещи: в деревне – овец и холмы, на берегу – море и рыбу. Окажись в супермаркете слон, она либо его вообще не заметила бы, либо назвала бы его миссис Джонс и говорила бы с ним о пирожках с рыбой. Но скорее всего она сделала бы то, что делает большинство людей, когда сталкиваются с тем, чего не понимают…

Запаниковала.

Проблема заключается не в предмете и не в ситуации, в которой мы сталкиваемся с предметом или явлением, а в сочетании обоих: нечто неожиданное в обычном месте (наша любимая тетя в нашем любимом покерном зале) или что-то обычное в необычном месте (карта из нашего любимого покерного зала в горле любимой тети). Я понимала, что моя вышивка абсолютно уместна в гостиной Элси Норрис, но абсолютно неуместна на занятии миссис Вирче по вышиванию. Миссис Вирче следовало проявить достаточно воображения, чтобы похвалить меня за мои старания. Либо проявить дальновидность и понять, что дискуссия идет о том, имеет ли что-то ценность абсолютную, а не только относительную, – и истолковать сомнение в мою пользу.

Но теперь она расстроилась – и обвинила меня в своей мигрени. Совершенно в духе сэра Джошуа Рейнольдса, который жаловался, что от Тернера у него всегда болит голова.

Моя вышивка приз не выиграла, и я была очень разочарована. В последний день занятий я отнесла ее назад Элси и спросила, нужна ли она еще ей.

Выхватив вышивку у меня из рук, Элси решительно повесила ее на стену.

– Вверх ногами, Элси, – указала я.

Нашарив очки, Элси уставилась на нее недоуменно.

– И то верно. Но ведь Господу все едино. Однако, пожалуй, повешу как надо, ради тех, кто не знает. – Она осторожно перевесила картинку.

– Я подумала, вдруг она больше тебе не нравится.

– Невежественное дитя! Самого Господа осмеивали! Откуда немытым оценить?! – Элси всегда называла необращенных «немытыми».

– Приятно было бы ради разнообразия, – рискнула я, выказывая склонность к релятивизму.

Элси рассердилась. Она во всем придерживалась абсолютов и не терпела людей, которые считают, будто коров не существует, если на них не смотреть. Едва что-то было сотворено, оно было ценно и истинно до скончания времен. Его ценность не могла ни возрасти, ни упасть.

«Особенности восприятия, – говорила она, – сплошь мошенничество и фикция». Разве святой Павел не говорил, что «мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно»[32]? Разве Вордсворт[33] не сказал, что мы видим лишь обрывки?