в трёх кадрах в секунду, что сегодня был особенный случай; обыкновенно, уже через час подобной процедуры моё разочарование сходило на нет, и я снова набирался сил и начинал продумывать новые перспективы. Сейчас всё было иначе. Словно камень, нет, словно кость на сердце у меня засело неприятное, тревожное чувство.

Наконец я поставил видео на паузу, снял наушники, насыпал в тарелочку Роши сушёных насекомых — размышляя о том, правильно ли кормить черепашек с тарелки, но Роши был не против, так что, наверное, всё нормально, — а затем открыл окно и положил локти на подоконник.

Стемнело. Погода была безветренная. Воздух на улице был летним, душистым и наполненным уже привычными для меня запахами города.

Я вздохнул и стал медленно барабанить пальцами по металлическому сливу.

Что мне теперь делать? Вот — именно этот вопрос всё это время сидел у меня на душе. Разочарование моё было закономерным. Я к нему привык. Но что дальше?

Прежде, я довольно быстро каждый раз находил новую надежду. Но звезда смерти моего отчаяния с каждым разом становилась всё больше. С каждым разом в ней делалось всё меньше уязвимых мест. В этот раз имперские конструкторы постарались на славу. Я был потерян.

Что теперь?

Чего мне ждать? К чему стремиться?

Дни напролёт я искал признаки сверхъестественного в этом мире — и ничего. Только за последний год я больше дюжины раз навещал древние и заброшенные японские храмы и уходил в горы — и ничего. Я истово читал новости в надежде заметить проблеск невероятного… И ничего.

Ничего.

Медленно, словно старик, приподнялся ветер и обдул мои тёмные волосы.

— Мне нужно развеяться…

Я повернулся в комнату, погладил Роши, схватил моё верное и потрёпанное пальто и выпрыгнул в окно.

Затем прошёл через тёмный дворик и парковку и в несколько движений забрался на крышу.

Мир крыш представлял собой удивительное место, — место, где можно подумать. Через пару минут я уже прыгал с одной крыши на другую, перемахивая за раз десять и более метров, словно гигантская чёрная птица.

Вскоре мне показалось, словно что-то было не так. Я совершил очередной прыжок, приземлился на бетон и услышал стук. Тогда я опустил взгляд и увидел в темноте на своих ногах чернеющие туфли… Ах да… Я же совсем забыл переобуться. Обыкновенно, я использовал особенные эластичные кеды с мягкой подошвой во время своих тренировок. Они были бесшумными и не сильно портились.

— Вернуться, что ли… Ай, — я цокнул языком и побежал дальше.

Вскоре я выбрался в более оживлённые районы, и на краешке моего глаза заструилась светлая река огней ночного горда. Токио прекрасен. Даже за целый год, проведённый в качестве туриста, я повидал едва ли сотую долю его красот. Однако сейчас всё это —вывести, реклама, объявления, — казалось мне пустым — джунглями из бетона и железа, освещёнными электричеством, по которым бродят лысые обезьяны.

В какой-то момент мои глаза по старой привычке стали высматривать переулки. Может, я замечу кражу? Остановлю её, спасу девушку или старушку, стану героем… Я пробовал в своё время. Несколько дней подряд патрулировал улицы, даже подслушивал радио в полицейской машине — ничего. Токио, несмотря на свои габариты, город чрезвычайно безопасный. И даже если я смогу регулярно находить преступников — что дальше? Стану супергероем?

Многие герои начинали с того, что ловили мелких преступников. Но затем ставки нарастали и появлялись злодеи, которые хотели уничтожить весь мир, хотя бы весь город. Даже если я сделаю себе костюм и объявлю крестовый поход против преступности, ничего не изменится. Не появится истории. Я просто буду парнем в трико, который время от времени избивает лысых обязан, которые захотели забрать блестяшку у других лысых обезьян. Вот, прекрасная идея для постмодернистского рассказа: главный герой получает суперсилу, становится героем и тридцать лет, всю свою карьеру, время от времени, когда успевает, ловит всевозможных грабителей и мелких воришек. Никаких атомных боеголовок, ничего такого, за что можно поставить памятник. Разве что могильный, с эпитафией: «он понизил преступность аж на 2.8 процента»!

Герою нужны злодеи. Банальная мысль, но правдивая.

Нет, всё это закончится точно также, как мои попытки заняться спортом. Всё это мишура. Суть в истории. Если её нет… Ничего нет. Только стаи лысых обезьян.

Я приподнял голову и скучающим взглядом осмотрел безграничный город. Высокий шпиль торчал на горизонте. Забраться на него? Почему бы и нет. Я побежал дальше, и вскоре передо мной до самых небес вытянулась знаменитая башня — Токийская. Я стал подниматься на неё, ловко прыгая по железным балкам. Всё это время я смотрел передо собой и в небо.

Забравшись на самый верх, я ощутил сильнейший ветер, порывы которого стали надувать моё пальто, точно парус. Я встал на краю железной платформы, примерно в том же месте, где герой одной визуальной новеллы совершил харакири после того, как убил своего давнего соперника (который минутой до этого отрубил голову собственной любовнице, думая, что это сестра героя) и посмотрел вниз.

Под широким тёмным небом до самого горизонта бежал сияющий город. Такой маленький и такой огромный… Синий, зелёный, желтый, красный и золотой… Бесконечная новогодняя ёлка. Я смотрел на него несколько минут; затем приподнял голову и…

— Ха… Проклятье.

Горькая усмешка тронула мои губы.

Небо было тёмным. Ни единой звездочки.

Токио был настолько ярким, что даже я, с моим великолепным зрением, едва ли мог рассмотреть звёзды на его небосводе. Нет. Небо было тёмное. Тусклое. Мёртвое.

— Символично.

Очень символично. Прямо как моя судьба… Которой не было. Ничего не было. Во всём этом мире не было смысла. Были только стаи обезьян, порождённых эволюцией, которые настроили себе бетонных коробок и живут в них, и убивают друг друга, издают звуки, кричат, говорят. Нет добра и зла. Нет высшей цели. Нет бога. Нет судьбы. Есть только обезьяны, обитающие на маленьком клочке пыли в безграничной и бессмысленной вселенной.

Я улыбался.

Я даже не заметил, как на моих губах появилась улыбка, но я улыбался.

Затем я посмотрел вниз.

Носочки моих туфель стояли на краю железного обрыва, настолько высокого, что даже мне, человеку, привыкшему к высоте, сделалось немного дурно.

— Вер-ти-го, — прошептали мои губы загробным голосом.

Мир кружился и вертелся.

Интересно, что со мной станется, если я шагну вперёд. Я уцелею? Не знаю. Вряд ли. Здесь правда очень высоко. Минус ещё одна обезьяна в бессмысленном мире обезьян… Может… Хотя нет. Перед моими глазами промелькнул Роши. Он же умрёт без меня.

Я вздохнул и снова посмотрел на ослепительный, текучий, как золотая ртуть, город.

…Интересно, если случится катаклизм, и в нём выключат свет… вообще везде… Я смогу увидеть звёзды? Наверное. Всё дело было в световом шуме. Обезьяны так боятся мрака вселенной, что стараются…

…Осветить его…

Тук.

…Дунул ветер.

Тук.

Мои глаза открылись во всю ширину.

Тук…

Своими…

Тук.

Руками…

…Что-то шелохнулось в моём сердце, словно огромный зверь потянулся и захрустел своими костями. А затем тучи, тёмные грозовые тучи, которые висели у меня над головой и заволакивали моё сознание вспыхнули тысячей молний, которые порвали их на части, открывая ясное небо, неба света, неба прозрения.

Я понял.

И в эту секунду, словно велением судьбы, лампочек, которые покрывали токийскую башню, вспыхнули и озарили, окрылили меня красным сиянием.

Озаряемый ясным светом собственного сознания и мириадами электрических лампочек я понял. Я осознал. Мир бессмысленный, допустим. Просто набор из мириадов атомов, пребывающих в постоянном движение относительно друг друга. Но это не значит, что смысла нет. Он есть, просто его ЕЩЁ нет. Нерождённый человек уже человек. Не важно, что было и что будет, важно лишь то, что возможно.

Нет света без тени.

Нет зла без добра.

Гнетущая бессмысленность существа говорит о том, что может быть иначе. Что смысл есть, просто его сейчас нет. Но он может быть. Даже не так: мы можем сделать его своими руками.

Зачем люди освещают свой мир? Чтобы заменить солнце, которого нет. А если солнца никогда уже не станет? Тогда мы, обезьяны, засияем