Что сейчас на самом деле в это мгновение происходило в очаровательной головке Анны – никто не знал. Но когда Николай с Марфой вошли в приёмный зал, то увидели её сидящей за столом подле царя, который был в одежде голландского моряка, а в противоположность простому виду государя его избранница была одета в дорогое платье и с короной на голове, украшенной настоящими бриллиантами.

В зале творился самый настоящий балаган. Бегали и кувыркались с бубенцами в руках клоуны; отпускали остроты шуты; прямо по столу, между тарелками и бокалами, расхаживали карлики и подливали всем участникам Всешутейного, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора вино из сосудов, напоминавших огромные фаллосы. Николай немного смутился и посмотрел на Марфу, у которой вновь зарделись щёки, и она стала усердно разглядывать мозаичный пол, который, как и весь дворец Лефорта, был просто великолепен. Что Николая ещё больше удивляло, так это то, что царь сидел вместе со всеми, а во главе стола находился человек, который в весёлом царском поезде ехал верхом на бочке с вином. Он сидел на троне, который возвышался над всеми сидящими за столом. В ризе и митре с Бахусом. В одной руке посох с Адамом и Венерой, а в другой – полная вина огромная чаша с тем самым «Двуглавым Орлом». Князь-папа время от времени потягивал из чаши вино. А подле «его святейшества» стояла бочка с вином. Та самая, на которой духовный пастор Всепьянейшего Собора приехал на праздник. Карлики регулярно подходили к бочке и наполняли вином стеклянный «мужской сосуд», из которого затем разливали живительное зелье собравшимся за столом. Друзья Николая сидели аккурат напротив царя и его «царицы» и о чём-то беседовали. Тесть помахал Николаю рукой и хотел предложить ему и Марфе расположиться рядом с ними, но, посмотрев на встающего с кресла царя, передумал.

– А, наконец-то, пришёл, мой спаситель?! – громко, чтобы заглушить неимоверный шум-гам, прокричал из глубины необъятного зала Пётр Алексеевич. – Давай, проходи, не стесняйся и садись подле меня, по правую руку! Алексашка сегодня у нас не гордый – может и подвинуться! Не каждый же день ему подле меня сидеть да из моей чаши вино приворовывать!

Меншиков обиженно заворчал. Стал оправдываться, что он, мол, вино вовсе и не ворует. Но, несмотря на ворчание, всё-таки пересел и уступил место не только для Николая, но и для Марфы. Проходя мимо него, Николай шёпотом спросил, указывая глазами на Анну:

– Она что, настоящая царица?

– «Кокуйская царица»! – также шёпотом ответил Меншиков и, отвернувшись, усмехнулся.

Николай не стал переспрашивать: что значит – «Кокуйская царица»? Его отвлекли карлики. Они уже успели принести ему с Марфой здоровенные бокалы, а теперь со смехом да с прибаутками наливали им вино из своеобразного сосуда. Когда бокал до краёв наполнился, Николай встал со своего места, с бокалом в руке, и посмотрел на Петра Алексеевича. Тот во все тридцать два зуба улыбался, глядя на стеснительный вид Марфы, которая подозрительно косилась на стеклянный «фаллос», из которого карлик доливал ей вино.

– Не бойся, красавица! Эта штуковина не заразная! Так что пей до дна! У нас не принято оставлять недопитое вино в бокалах! Посмотри на штрафную с двуглавым орлом в руке князя-папы и трижды подумай, прежде чем отставлять бокал!

При упоминании о красавице сидящая рядом с ним Анна громко фыркнула, а царь на то лишь непринуждённо рассмеялся. Собравшиеся в зале дружно подхватили смех своего повелителя. «Кокуйская царица» обиженно отвернулась, а Пётр Алексеевич примирительно погладил её по руке, но та лишь нервно отдёрнула её.

– Тихо, благородные мои братья, члены Всешутейного, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора! Не видите, что ли: человек слово нам сказать хочет! – прервал их Пётр Алексеевич, громко стуча по опустевшему бокалу из венецианского стекла обглоданной куриной костью.

Николай набрал полную грудь воздуха, плавно выдохнул его и произнёс:

– Действительно, государь, хочу тебе сказать…

Пётр Алексеевич прервал его на полуслове и, подняв палец правой руки, назидательно произнёс:

– Ты у нас человек новый, а поэтому все наши обычаи ещё твёрдо не знаешь, и на первый раз тебя прощаем за твои необдуманные словеса, но за следующие ошибки будешь у нас пить «штрафные»! Так вот, Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор – это наше маленькое государство. Есть у нас свой «патриарх», он же «князь-папа» – это Зотов Никита Моисеевич. Есть и «пресветлое царское величие», это – Ромодановский Фёдор Юрьевич. Он у нас «князь-ксендз», а я здесь всего лишь скромный протодьякон, и только! Так что, ежели с какой высокой просьбой решил к Собору обратиться, то прошу к «его святейшеству» али «государю нашему» обращаться.

На «троне» пьяно икнул и гордо посмотрел на Николая «его святейшество» «князь-папа».

– А заодно, да будет тебе известно, что Ромодановский Фёдор Юрьевич в нашем Преображенском полку главой розыскных дел служит. Так что теперь это твой глава. Слушайся его указов, аки моих собственных! Будешь под его рукой, но под моей командой! – весело рассмеялся Пётр Алексеевич.

На Николая с полным бокалом в руке да с хитрой улыбкой на устах посмотрел «князь-ксендз» – весьма крепкий на вид мужчина, в телесах да тёмном одеянии.

– Не дай тебе Бахус прогневить его «пресветлое царское величие», – продолжил Пётр Алексеевич. – Будешь наказан так, что неизвестно, когда ещё очухаешься и в себя придёшь. А я здесь, как и ты, всего лишь ничтожный холоп среди этих высочайших и достойных всяких почестей, чинов и званий членов Собора. Так что будь смирен и прими свою долю с должным достоинством, а Собор присмотрит за тобой и твоими деяниями и оценит их, как тому должно быть, а затем уже решит: достоин ли ты быть принятым во Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор али нет! Ведь я правильно объяснил новичку наши уложения, «святейший патриарх»?

Человек на «троне» одобряюще икнул и, обессилив от борьбы с Бахусом, уронил голову на грудь. Пётр Алексеевич сделал смиренное лицо, встал из-за стола и низко поклонился в сторону уснувшего «патриарха». Как тот умудрялся сидя спать на высоком «троне» и не упасть с него да в то же самое время держать нерасплёсканным «Двуглавого Орла» посох – для Николая было настоящей загадкой. Видимо, сказывался весьма большой опыт сего человека в деле борьбы с Ивашкой Хмельницким.

Царь так и простоял чуть ли не целую минуту с низко опущенной головой в сторону «святого отца». Николай уже было подумал, что Пётр Алексеевич тоже уснул. Оглянулся, но никто в зале не обращал на них никакого внимания. Все пили вино из «особых» сосудов и ели не менее загадочную пищу с серебряных тарелок. Марфа брезгливо ковырялась в своей порции. Николай же мучился загадкой: то ли дальше стоять, то ли садиться? Он уже хотел спросить об этом Меншикова, который спорил с соседом по поводу цены на молодого арабского скакуна, но тут Пётр Алексеевич внезапно ожил и посмотрел на продолжающего стоять на ногах сыскаря.

– Садись, Николай, и выпей за здравие всех здесь присутствующих, за успех нашего общего дела и за нашу удачную поездку в Европу! Мы скоро отбываем, а это наш прощальный Собор перед дальней дорогой!