Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подорвалась с кровати. Закидала по-быстрому в сумку свои вещи. Моментально натянула одежду. И пошла к выходу. Потом развернулась и просто сказала ему:
– Иди ты на хер, Александр Леонидович. Со своей женой. Ключи в коридоре. Поливай цветы. Попробуешь искать – яйца отрежу.
Шла по улице. Багровела от злости. Заскочила в магазин, купила бутылку водки и пожрать. Слава Богу, удалось отложить в загашник нормально денег. Хватит на первое время.
И поперлась к своему верному товарищу и советчику по институту Даниле.
Данила был небрит, нетрезв и невозмутим.
– Ушла?
– Да, блядь. Он…
– Не ори с утра. Голова трещит. Я еще спал, – почесал репу. – У тебя выпить есть?
– Да. Ноль семь.
– Дуй на кухню. Я щас умоюсь и приду. Захочешь жрать – яйца в холодильнике.
И ушел. Отвратительный тип. Всегда говорит правду и никогда не суетится.
Скинула вещи. Прошла на кухню. Навела порядок. Накрыла на стол.
Зашел Данила. Начала рассказывать и жаловаться.
– Смешная ты. И психи эти твои тоже.
– В смысле?
– Ты стала блядью. Дорогой такой, откормленной блядью. Ты все прекрасно знала, кто ты. Почему он с тобой. А самое главное почему ты с ним. И тут тебе сказали прямо: ты блядь. И ты затрепетала, психанула и ушла в обиде. Ну и что?
Замолчала. Задумалась. Выпили.
– Но я же…
– Я тя умоляю… Что бы ты сейчас ни говорила, будет просто отмазкой. «Я не такая. Я не поэтому. Да как он мог? Это несправедливо!» Херня это все. Ты хотела легкую дорогу – не вопрос. Но не надо устраивать истерик и жаловаться. У тебя простой выбор – быть блядью или не быть.
– Но он!
– Его вообще больше нет. А ты есть. И у тебя две дороги. Одна простая и шелковая – делать минеты и раздвигать ноги за деньги. И так годков до тридцати пяти, может, и поживешь в меду и беззаботности. Или вторая – учиться. Жрать суп из кильки с томатом. Пересчитывать мелочь в кармане, а потом работать. Строить самой жизнь. Обламываться. Падать. Вставать снова. И идти дальше, зная, что за тебя никто ничего не решает. Вот и весь расклад. Наливай.
Ну, вот с того дня как-то и стало все на свои места. Началась обычная жизнь. Со всеми калейдоскопами событий…
Села у окна. Подтянула колени к груди, натянула свитер. Было чуть больше шести утра. До работы времени – море. За окном стояла утренняя тишина. Только изредка ее разрезал какой-нибудь ранний автолюбитель. Дерево росло вплотную к окну. Ветер был почти незаметен, и дерево не качалось, а как будто танцевало в одиночестве. Что-то из европейской программы. Древесный фокстрот.
Из-за дома напротив выкрадывалось солнышко. Сначала тихонько схватилось ладошкой за конек крыши, приподнялось. Осмотрелось. Закинуло на крышу вторую ладошку. Подтянулось и выскочило. Свет резанул по глазам. Я сощурилась.
Посидела немного. Начало клонить в сон. Выпустила коленки из-под растянутого свитера и пошла к плите. Налила себе кружку горячего крепкого чая. Ложка сахара и долька лимона.
Как хорошо утром бывает просто выпить в тишине чаю. Да еще и свежезаваренного. Да еще и с лимоном.
Из-под кухонного гарнитура вылез паучок. Осмотрелся по сторонам. Неслышно пробормотал что-то вроде «кругом бардак» и снова убежал в темноту.
День официально вступал в свои права.
Я пошла в ванну. Открыла воду.
Вернулась на кухню. Вытащила сигарету из тонкой пачки. Почему-то сразу не прикурила. Задумалась о чем-то неважно-глубоком. Первое облачко дыма вернуло к реальности.
Ванна набралась. Можно идти и замачиваться. И собираться на работу, ибо работа являлась полной альтернативой жизни.
Вдруг, увидев себя со стороны, поняла, что каждое утро я садилась на кухне с чаем и ждала звонка от того, кто не позвонит, как раньше.
ВАРЕНЬКА
Родилась ли я в любви?
Да. И рядом был он. Отец.
Папа был особенным человеком. Очень светлым. Порой до безобразия несуразным. Смешным. Но лживым – никогда.
Они познакомились с матерью, когда он еще работал на стройке, зарабатывая средства на то, чтобы оплатить учебу в институте, а она торговала газетами в киоске. Имея высшее образование по социологии и протестуя против мира капитала.
Роман разворачивался, как снежный ком, из которого в итоге и выкатилась я.
И с тех пор он был вокруг. Не рядом, а именно вокруг. Он сам купал меня, укладывал спать, отводил и забирал из садика, вытирал сопли и строил, если я начинала творить, как он говорил, «бесподобнейшуюнесусветицу».
Мы ходили гулять при первой возможности. Или он устраивал веселый вечер с драками подушками и горячим шоколадом: мы боролись, прыгали на диване, резались в карты и постоянно смеялись над всем, что видели и слышали. Или, как взрослые, сидели на балконе, время от времени хитро переглядываясь и улыбаясь. Он курил, я пила сок, и мы вдвоем смотрели, как солнце прячется в листве.
И все это было замешано на тонкой паутине его рассказов… Порою нелепых, странных и непонятных, но всегда новых. За многие годы он ни разу не повторился.
Так в моем мире поселялись и буддистские монахи, обуреваемые страстями и привязанностью к алкоголю, страшилы под кроватью, которые на поверку оказывались милейшими тварями, боящимися, и небезосновательно, людей. Странные старушки, побеждавшие мировое зло, и настоящий мир фей, которые по выходным курили трубку, пили ром и стирали крылья в местной химчистке.
И весь этот мир был только нашим. Когда мне было три года, он вырезал большие буквы из цветного картона и приклеил их на стену. Мой первый алфавит. Я надевала его очки, расправляла пижаму и с указкой учила его новым словам. Он хорошо учился, и уже к четырем годам я бегло читала газеты. В туалете. Как взрослая.
Иногда он приходил домой пьяненьким, с кульком конфет, и шел, извиняясь за свой поздний приход, укладывать меня спать. Он пытался рассказать новую историю, но быстро засыпал. И я лежала рядом, домысливая его рассказ. И вдыхала пряный запах табака и белого вина, и знала точно: именно так пахнет принц, который придет и унесет меня в настоящий мир. И будет таким же добрым.
Мать была всегда холодна. Они часто ругались. Она кричала на него, психовала, срывалась на откровенную грубость. И очень часто я слышала во время этих разборок: «ты не мужчина», «бездарность» и «скотина». Потом, когда он шел укладывать меня спать, я спрашивала его о значении этих слов. Он быстро менял тему, но я слышала… Да, именно слышала, как в темноте, шурша улиточным шагом по его не выбритым щекам, катились слезы. И я плакала вместе с ним, зная, что так будет лучше и легче для него…
А еще он всегда защищал меня от нее, принимая на себя удар.