На словах про взрослых женщин и бабушек она недовольно скривила лицо, и на лбу у нее выступила небольшая морщинка.

— Французский язык и литературу. Я филолог.

Теперь понятно, почему она читала русскую классику. Филолог, видите ли.

Она начинает придирчиво рассматривать меня в ответ. Проходится глазами по моим туфлям от Sergio Rossi, джинсам от Brioni и футболке от Ralph Lauren. Затем внимательно разглядывает мои часы Rolex. Потом поднимает взгляд на мое лицо и смотрит ровно в глаза, слегка разводя губы в ехидной ухмылке.

И на секунду я зависаю, смотря на ямочки на ее щеках. Такие милые.

— Русский олигарх, — презрительно бросает и отворачивается. И мне вдруг стало грустно от того, что я больше не могу видеть ямочки на ее щеках. До меня даже не сразу дошли ее слова. Но когда все-таки дошли, я возмутился.

— С чего ты взяла? — громко спрашиваю ее.

В общем-то так оно и есть, но ей-то об этом неизвестно. Настоящие брендовые вещи от подделок отличаются тем, что на них не написаны лейблы большими буквами, чтобы все знали, что это фирменные шмотки. Так что она не может знать, что на мне очень дорогая одежда.

— Туфли Sergio Rossi, джинсы Brioni, футболка Ralph Lauren, часы Rolex, — точно называет бренды моих вещей.

— Эээм, да… — мямлю ей. — Откуда простая учительница французского языка может так точно угадывать марки?

— А, по-твоему, школьная учительница не может знать таких марок? — снова резко ко мне поворачивается и от злости прищуривает глаза. Оскорбилась.

— Да нет… Просто не ожидал, что ты угадаешь… Тут же нигде на видном месте лейбл не написан.

— А лейбл и не должен быть написан на видном месте, если это настоящие брендовые вещи.

— Да…

Удивительная учительница. Может, раньше она работала в каком-нибудь доме моды? Или моделью была? Она сидит, и поэтому ее рост не угадать. Но все-таки, думаю, она ниже 170 см, так что вряд ли была когда-то моделью.

— А как тебя зовут? — решаю сменить тему.

— Кнопка, — бросает и отворачивается.

— Как-как?

— Кнопка. — Нетерпеливо повторяет.

— Это типа прозвище?

— Да. Но меня все так называют всю мою жизнь.

— Ну а все-таки какое у тебя имя?

Она снова начинает злиться. Опять поворачивается и гневно стреляет взглядом.

— Меня зовут Кнопка. Меня так все называют с самого детства и большиснтво моих знакомых даже не знают моего имени. Почему ты думаешь, что у тебя может быть какая-то особенная привилегия знать его?

Я ничего не отвечаю, потому что снова зависаю, разглядывая ее разъяренное лицо. Она очень сексуальная в гневе.

Очень.

Так, ладно. Успокойся, Кузнецов. Ты не в Москве и перед тобой не податливая телочка, мечтающая, чтобы ты заплатил за ее коктейль. Тут перед тобой эмансипированная европейка.

Я снова бросаю взгляд на часы. Стрелка приближается к пяти. Потом поднимаю взгляд на девушку. Она все еще продолжает со злостью на меня смотреть.

— Какие у тебя планы на эту ночь? — спрашиваю ее, сам удивляясь своему вопросу.

Она фыркает и отворачивается.

— Какие бы они ни были, ты в них точно не входишь.

Опять характер показывает. Мне нравится. Самое прикольное в ней, что она этим характером не пытается набить себе цену. Она не устраивает дешевую комедию, она не ломается. Она такая на самом деле: колючая, острая на язык, воинственная. Горячая.

— А представь, мы могли бы с тобой гулять по ночному городу и разговаривать о разном. Два незнакомца, случайно встретившихся в Париже. У меня задержали рейс, к тебе не пришел на свидание парень, потому что он умер. Романтично! Как в тех книжках, которые ты наверняка читала в большом количестве, раз ты филолог.

Она начинается скептически смеяться, но резко прекращает. Тяжело сглатывает, смотрит в одну точку на столе и напряженно о чем-то думает. Затем берет свой бокал мартини и залпом допивает напиток.

У нее сейчас очень резкий перепад настроения, и меня это немного пугает. Она вцепляется пальцами в барную стойку и надрывно дышит. Затем поворачивается ко мне и тихо спрашивает:

— Повтори, что ты сейчас сказал?

— Эээм, я предложил тебе погулять по Парижу.

— Вдвоем, как два незнакомца, которые случайно встретились?

— Да…

Она громко вздыхает и слегка отстраняется назад. Смотрит мне ровно в лицо, и я замечаю, как ее глаза слегка наливаются слезами. Затем она тяжело сглатывает, облизывает пересохшие губы, достает из сумочки пару купюр и бросает их на стол за свой мартини. Затем спрыгивает с высокого стула и подходит ко мне вплотную.

— Пойдем, — говорит севшим голосом. — И меня зовут Селеста.

POV Кнопка

21 год назад

Есть такие очень богатые семьи, которые с виду кажутся идеальными, но на самом деле в них каждый предоставлен сам себе. В таких семьях нет счастья, любви, взаимопонимания. Эти люди просто по какой-то причине живут под одной крышей, но по сути их ничего друг с другом не связывает кроме общей фамилии.

Вот я из такой семьи.

Когда мне исполнится 16 лет, я прочитаю «Анну Каренину» русского писателя Льва Толстого. И меня поразит, насколько начало этого романа — про мою семью.

Толстой писал:

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами. Все члены семьи и домочадцы чувствовали, что нет смысла в их сожительстве и что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы Облонских. Жена не выходила из своих комнат, мужа третий день не было дома. Дети бегали по всему дому, как потерянные; англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел вчера со двора, во время самого обеда; черная кухарка и кучер просили расчета».

Примерно это всегда и происходило в моем доме. Вот только разница между выдуманной семьей Облонских и реально существующей семьей Готье в том, что Облонские все-таки любили друг друга. В моей семье друг друга не любил никто.

Мой отец Пьер Готье — известный французский архитектор. Он спроектировал очень много новых зданий в Париже и не только тут. Папу знают по всей Европе. Моя мать Мадлен Готье не работала ни одного дня в своей жизни. Вроде бы у нее есть какое-то образование, но я даже не знаю, какое именно.