— Я так за Вас переживала, мои дорогие! — воскликнула матушка, полная женщина в старом льняном платье и сером чепце, и принялась по очереди обнимать братьев. — Вождь Кадин заходил недавно, волновался. Думал, с вами что-то случилось. Почему вы так задержались, дети?

— Все хорошо, матушка, — Малик сбросил с плечей короб на пол, повел ими, разминая, и грузно рухнул на стул, стоявший подле стола. — Просто кто-то слишком часто треплется с Ямесом, когда нужно идти быстрее.

Шароша хихикнула, кинув быстрый взгляд голубых маленьких глаз на младшего брата, и пошла помогать Нанетте готовить. Уилл покачал головой и сел около очага читать. За свои двадцать три года он уже так привык к издевательствам брата, что они его практически не задевали. Все-таки Малик — это Малик, и ничего с ним не сделать, кроме как терпеть.

Рыба была очищена, пожарена на огне очага и съедена. После сытного ужина был поднят вопрос по ярмарке.

— Завтра праздник Аарда и большая ярмарка в его честь, прибудут торговцы с других деревень, — начала Нанетта. — Я предлагаю вам, дети мои, пойти в Большие Варды и обменять то, что мы заготовили, на посуду и одежду. У Малика скоро родится первенец, — женщина с любовью и трепетом посмотрела на большой живот Шароши. — Нужно все подготовить, купить дополнительно ткань и нити, чтобы мы сшили малышу одежду.

— Матушка, мне обязательно идти в Варды с Уиллом? Я бы лучше в компании Эгрера и Большого Пуди туда сходил, — скривился Малик.

— Малик, это же твой брат… Вы же не маленькие уже. Ради Ямеса, пора бы быть дружнее! А матушка Эгрера вчера мне говорила, что Эгрер и Пудилонг собираются задержаться утром в молельне на большую праздничную молитву, так что встретишься со своими друзьями уже в Вардах.

— Хорошо, матушка, как скажешь.

Малик раскачивался на стуле и поглаживал свои сальные волосы. Его взгляд упал на увлеченно читающего около очага брата. Малика перекосило, он сжал кулаки и стиснул зубы.

— Брат, хмургл тебя побери, да оторвись ты уже от книг! Ты слышал, о чем мы разговариваем или тебе это не интересно?

— Как ты такое можешь говорить, брат? Я выбираю книги для ярмарки, некоторые из них я прочел уже много раз и ничего нового для себя в них не почерпну. Может быть, я смогу либо продать их, либо обменять на что-нибудь более полезное.

Уилл закрыл одну книгу, погладил пальцами корешок и бережно положил томик в стопку других, специально отложенных.

Ответ устроил Малика, он успокоился, но всё же пробуравил взглядом братца еще некоторое время. А после сказал, прищурив свои маленькие глаза: «Главное, чтобы эти бумажки кому-нибудь вообще были нужны, а то только протаскаешь зря».

Уилл проигнорировал выпад старшего брата, поднялся с пола, прихватив свои оставшиеся книжные драгоценности, с которыми не собирался расставаться, пожелал всем доброй ночи и отправился спать.

***

«Вчерашний день был явно лучше», — Уилл проснулся от утренней прохлады, зябко передернул плечами и вылез из-под льняника. Огонь в очаге давно потух, и в доме оказалось весьма студено. Весна в этом году была, как обычно, туманной, холодной и неприветливой, и лишь изредка радовала солнечными днями.

Его спальное место располагалось на втором ярусе, под крышей, и попасть туда можно было через лестницу, расположенную вдоль стены первого этажа. На втором ярусе обычно хранились зимняя одежда, предметы быта, запасные снасти и оружие для охоты. Уилл решил перебраться туда после того, как Малик женился. Он подлатал крышу, чтобы ее не так сильно продувало, и перенес все свои небольшие пожитки наверх. В доме было две комнаты и два очага — рядом с одним ночевали Малик с женой, а подле второго спала матушка.

Забрезжил рассвет. Уилл наспех съел несколько холодных лепешек, подошел к еще спящей матери и заботливо укрыл ее льняником, затем взял заранее подготовленную стопку книг, перевязанную кожаной тесьмой, и вышел на улицу. Густой туман окутывал дома и прятал от полусонного взора окружавшие поселение лес и горы. Где-то вдали еще слышалось пение мацурок.

Малые Вардцы — маленькая деревушка: всего пара десятков дворов да небольшая советная площадь, вокруг которой стояли дома и деревянная молельня. Молельня располагалась особняком от других зданий и была возведена относительно недавно, после того как сгорел Храм около Больших Вардов. Ее отстроили из темной хвойной древесины, сделали в два этажа, и на фоне серых каменных домов она смотрелась, как пастырь среди овец.

Очень скоро жители деревни должны были проснуться и пойти в молельню, а затем и на ярмарку. В молельне они оставляли подаяние для служителя, как правило, еду, но могли принести и предметы быта. Служитель благословлял принесшего ему подаяние на удачный день и осенял божьим жестом — он касался ладонью лба верующего и медленно проводил ей по лицу до подбородка, шепча мольбы Ямесу.

Уже более семи лет Уилл не совершал подаяний. Одним ничем не примечательным утром, коих было бессчётное количество, они с братом отправились на рыбалку и по обычаю подошли к молельне. Уилл вдруг остановился перед порогом храма и не смог его переступить. Малик тогда посмотрел на него выжидающе, Уилл мотнул головой и сказал: «Иди, я не хочу». Старший брат пару минут сверлил его взглядом, потом презрительно пожал плечами и скрылся в молельне. Уилл испытал глубокое облегчение, однако его поступок был осужден всей деревней. Даже вождь Кадин приходил и пытался объяснить юноше, что он поступает неправильно, а его душа будет проклята от такой неблагодарности к тому, кто даровал им всем жизнь.

Он так и не понял до конца, отчего все его внутреннее естество противилось подаяниям и молитвам. Возможно, потому что Уилл старался жить по разуму, а не по слепым верованиям. Эта черта всех селян — безропотное повиновение божественному началу — вызывала в нем истинное недоумение. Как можно так слепо доверять свои жизни воле случая и надеяться на судьбу? Судьбу нужно строить, идти к своей цели, сохраняя честь и достоинство — так он считал. Впрочем, не только отказ от подаяний сделал Уилла в глазах жителей Вардцев чудаковатым безумцем. То, что он до сих пор не женился, не обзавелся детьми и предпочитал общению с соседями чтение книг — все это вместе закрепило за ним славу отщепенца. К этому можно прибавить историю с Кельпи. Уилл тогда явился домой весь изодранный и с полным коробом огромной рыбы. Так что его в деревне немного побаивались и не особо любили.

Однако спокойный характер молодого человека, вежливое обращение, его природное обаяние и красивая наружность гасили гнев, злобу и неприятие окружающих, чем Уилл и пользовался.

Мимо прошел лесоруб Парт. Мужчина был примерно в том же возрасте, что и матушка Нанетта, чуть полноватый и широкоплечий. По случаю ярмарки он нарядился в праздничный светлый костюм, состоящий из кожаной жилетки, отороченной старым мехом, а также льняной рубахи и штанов с полусапогами. Улыбнувшись, Уилл поздоровался с ним, но лесоруб лишь брезгливо хмыкнул и зашагал в сторону молельни.

Уилл, вместо подаяний Ямесу, привел себя в порядок у ближайшего ручья, почистил запылившийся парадный костюм, доставшийся ему от деда, отца Нанетты. Так уж вышло, что только Уилл мог носить его, потому как Малик в него просто не влезал. Впрочем, наряд не отличался какой-нибудь оригинальностью: мягкие полусапоги, серые льняные штаны, белая рубаха и черный зашнурованный жакет с капюшоном. Небогато, но что-то подороже Уилл не мог себе позволить.