И встал, Валерия Павловна продолжала сидеть. И смотрела на начальника.

— Ну, поговорю с ним — да и все… С Купцовым… В общем, я пошел! — И пока она не успела задать вопрос: — На «Птичку».

Он сел в знаменитый на весь «Маяк» пожарный (потому что красный) «Запорожец», купленный когда-то в долг. Однако долг был отдан, а машина осталась. В этом, кстати, огромное преимущество вещей перед деньгами.

Он ехал со скоростью примерно велосипедиста: ему надо было подумать.

И обратно, с птицефабрики, он ехал тем же самым манером. И все думал, думал. О Вадиме Купцове — разнимателе драк, который всегда на вопрос: «Где твой отец?» — отвечает, что в Сибири, что он инженер-строитель и так далее и тому подобное.

На самом деле этот «инженер-строитель» живет от них через две улицы. И не будь у Вадима таких бицепсов, и трицепсов, и дельтовидных мышц, и всего прочего такого же, он бы, напившись, опять приходил, этот «строитель», и учинял в доме то, что он всегда раньше учинял.

И не так-то легко было Вадимовой матери воспитать сына разнимателем драк — дорог-то на свете много, а особенно дорожек…

Это все знал Олег Семенович. И потому отлично понимал, каково для Вадима было услышать: «Ходите тут, только яички государственные воруете!» — так ему крикнула та женщина. «Кто ворует?!» — «Да уж ты, лупоглазый, верно!»

Тогда Вадим и закричал, словно ему зуб выдирали: «Заткнись, старая попадья!»

Он подъехал к лагерю. Дежурные распахнули ворота и отсалютовали как положено. Они очень были довольны собой, а еще больше тем, что в тихий час не надо идти в палату, а можно находиться здесь, на краю опустевшего и притихшего лагеря, словно нежданно сюда пришла из Ленинграда белая ночь.

Вадим Купцов уже сидел перед Замком покаяния, один, как и рассчитывал Олег Семенович.

Начальник не хотел, чтоб Валерия Павловна присутствовала при их разговоре: ведь своим криком она провинилась перед отрядом и, стало быть, не имела права судить. Этого он не собирался объяснять ни воспитательнице, ни тем более Вадиму.

Строго говоря, ситуацию надо было бы «прокачивать» на сборе, поскольку история была известна всему отряду и почти весь отряд принимал в ней участие. Но начальник не был уверен, что весь отряд сумеет понять то, что сейчас собирался он сказать Вадиму. Вернее, он не был уверен, что сумеет это хорошо сказать всему отряду. А Вадиму сумеет: разниматель разнимателя поймет. Должен понять… А потом уж пусть Вадим переводит его взрослые слова на язык первого отряда.

Он был настоящий педагог, Олег Семенович, и поэтому знал, что умеет далеко не все.

— Заходи, — сказал он Вадиму без улыбки, но и без враждебности. — Садись и расскажи, как все было.

Обычно ребята стоят перед учителем или воспитателем. Так уж принято, что ли. Сохраняется некоторая дистанция: я, мол, старший — сижу, а ты стоишь. Сейчас Олег Семенович уничтожил дистанцию. Это не было его хитростью, просто он не считал себя вправе заставлять невиновного и взрослого человека стоять перед ним.

Ребята, да в сущности и все люди, волнуясь, начинают нести всякую бестолковщину и уж только потом говорят дело. То же случилось и с Вадимом. Начальник не перебивал его.

— Ну, вот и все, — наконец сказал Вадим.

Олег Семенович смотрел ему в глаза. Вадим в рассказе не пустил в ход свою главную атомную бомбу — не сказал, что женщина обругала его вором. Почему? Наверно, потому, что они, как ни вертись, пили там яички. Еще небось и соль прихватывали с собой из лагеря.

— Значит, пили все-таки? — спросил он и улыбнулся.

— Ну и что! — Вадим покраснел. — Это все видели… И зачем же вы заставляли рассказывать, а сами уже знаете!

— Я выслушал ее, теперь хотел выслушать тебя. — Начальник пожал плечами. — А знаешь, кто эта женщина?

Вадиму вопрос не понравился. Да кто б ни была — хоть мать космонавта, — оскорблять человека все равно не имеет права!

А начальник слишком хорошо знал таких женщин… военных.

На самом деле они не были по-настоящему военными, то есть не воевали. Но их ребята, их женихи… те, которые могли бы стать их женихами, были убиты. Сразу после войны песенка гуляла такая, дурацкая довольно-таки: «Три деревни, два села. Восемь девок, один я».

Поколение тех женщин и тех убитых ребят было старше его собственного поколения всего лет на десять. Ну, может, чуть больше. И всю, представляете себе, всю жизнь было им плохо, одиноко.

А со старостью и того хуже…

И эту историю я собираюсь рассказывать тринадцатилетнему парню?

И все-таки стал рассказывать.

«Ну и что, — хотел ему ответить Вадим, — и вы считаете, что она может спокойно орать? Она военная… Отлично! Она военная, а я мирный!»

Однако вместо этого он сказал:

— Извините меня, Олег Семеныч!

— А я-то при чем?

— Воспитываете меня, воспитываете… Уж я скоро сам отцом буду…

Начальник засмеялся:

— Нет, не скоро, слава богу.

Посидели, глядя друг на друга, улыбаясь. Только конца как-то не было у разговора.

— В общем, ступай, — сказал начальник. — Как отряд считает, так и я считаю, так и Валерия Павловна считает: ты не виноват. Ступай в палату… спи.

Вадим неопределенно пожал плечами:

— Сами говорите, а сами вроде что-то утаиваете…

— Я бы тебя очень попросил после тихого часа пойти на «Птичку». И перед этой женщиной извиниться.

— Она ведь уже со смены сменилась.

— Ну так найди, где она живет! — твердо сказал начальник.

Вадим сидел, глядя в окно. И думал о своей матери, которая была моложе той тетки, куда моложе! Но иной раз придет мрачная, злая, лучше с ней не заговаривай, а то что-нибудь ляпнет, потом неделю будешь обиду отскребать. И все же он ее… прощал, всегда прощал. Может быть, потому, что чувствовал себя сильнее и… взрослее, чем она. Хотя и понимал, что живут они на ее деньги, что он всего лишь нахлебник. Ну только если чего по дому…

И все-таки чувствовал себя взрослее. А потому никогда не обижался долго. Теперь он так же подумал и об этой женщине — ведь он был разнимателем драк.

— Как ее там зовут-то? — спросил он несколько ворчливо. — Тетя Клава вроде?

— Татьяна Александровна ее зовут. Фамилия Сараева.

«Неужели он заранее знал, что я извиняться буду?» — подумал Вадим.

Начальник поднялся, и вслед за ним Вадим:

— Пойду, Олег Семенович?..

В открытое окно начальник смотрел ему вслед. Шел Вадим легко, по-мальчишески. И уже по-борцовски, чуть косолапя.