забрали домой. Ее похоронили в Беслане 1 октября.

Мы заходим в комнату, где лежат вещи Марии Кусовой и у стены стоит ее портрет. Володя едва сдерживает слезы. Сюда приходят женщины, обнимают родственников Марии, плачут вместе с ними. На столе – четыре осетинских пирога. Так положено по осетинскому поминальному обычаю.

В комнату заходит женщина в черном, Фатима Мамаева. Ее дочь, восьмиклассница Сабина, была в школе. 3 сентября телекамера сняла, как раненую девочку погрузили в машину. А может быть, это была не Сабина, но очень похожая на нее девочка. Фатима искала дочь повсюду. Почти 40 дней. Она думала, что девочка лежит без сознания в больнице и врачи не могут узнать ее имя. Мамаевым предлагали сдать анализ ДНК, но Фатима отказалась. Муж Константин тоже отказывался, не верил, что дочери больше нет. Потом согласился сдать кровь. Три дня назад они получили из ростовской лаборатории извещение о том, что их дочь идентифицирована.

Фатима дотрагивается рукой до портрета Марии и сквозь слезы что-то говорит по-осетински. Как будто о чем-то просит ее. Женщины в комнате рыдают.

Мне тихо поясняют, что Фатима попросила Марию быть рядом с Сабиной – она ведь была ее ученицей. «Не оставляй ее там, она еще маленькая», – сказала Фатима Марии.

Я выхожу во двор. Люди все идут, попрощаться с Марией хотят многие – ее здесь любили.

Установлены причины смерти 215 погибших: от огнестрельных пулевых ранений – 51 человек; от осколочных ранений – 150 человек; от повреждений тупыми предметами – 4 человека; от термических ожогов – 10 человек.

Причина смерти 116 человек не установлена из-за посмертного поражения тел открытым пламенем вплоть до полного обугливания.

В результате проведенных молекулярно-генетических экспертиз специалистами 124-й центральной лаборатории медико-криминалистических исследований Минобороны РФ идентифицировано 83 человека – 21 взрослый и 62 ребенка. Проведена дополнительно генотипическая идентификация еще 6 детских тел после эксгумации. На 14 апреля 2005 года неопознанных тел не осталось[17].

Через несколько дней после штурма

40 дней. Могила четырехлетней Рады Салказановой, погибшей в школе

Сентябрь 2004-го, спортзал школы. Родственники и друзья жертв до сих пор приносят сюда воду – которой так не хватало заложникам

Стихийный мемориал в память погибших в теракте мужчин. Сентябрь 2004-го.

До середины 2011 года школа № 1 стояла заброшенной

После освобождения школы близкие пропавших без вести заложников продолжали их поиски

Георгий

На сороковой день я хожу из дома в дом и слушаю людей. Тех, кто хочет говорить. Кому от этого хоть немного легче. В остром горе люди либо закрываются от мира, либо, наоборот, выплескивают в него свою боль. Вторым можно помочь – выслушать, обнять, поддержать, поплакать вместе. Как помочь первым, я не знаю. Они кричат внутрь себя, и в крике этом столько ужаса, гнева, боли и страха, что он выжигает душу. Им нужна помощь в первую очередь. Но помощи нет.

Ровно через 40 дней после теракта Людмила Кокова получила указание от райотдела образования переводить учителей и детей в школу № 6 и начинать учебный год. Никто здесь не представляет, как заставить детей снова пойти в школу. Депутат народного собрания Правобережного района Виссарион Асеев недоумевает: «Какая школа? Люди пережили такую трагедию, их надо в санаториях лечить, психологическую помощь оказывать. А вся наша психологическая помощь сводится к кабинету на третьем этаже городской поликлиники. Там сидят два психолога. И еще рядом баптистская церковь открыла свой филиал».

Асеев был ранен 1 сентября – пуля, прилетевшая со стороны школы, задела лицо. Выйдя из больницы с заплывшим глазом, 3 сентября он помогал вытаскивать раненых из школы. День 1 сентября хорошо помнит. Помнит отчаяние и злость, которые его охватили: «Когда выстрелы раздались у школы, я побежал туда вместе с милиционерами. Но там уже дети в окнах стояли. Никто не знал, что делать. Не было никакой команды, никакого руководителя. У нас по одному рожку к автоматам было. Если бы рядом было подразделение в 30–40 человек, обученное, грамотное, мы бы в первый же час освободили школу. Они же не сразу зал заминировали. Когда подъехал наш владикавказский ОМОН, у них был один бронежилет на двоих. И никаких средств наблюдения. Почему только в Москве должна быть „Альфа“? Почему у нас нет такого спецподразделения?»

К штурму 3 сентября никто не был готов, говорит Виссарион: «Никакого руководства не было. Спасали как могли. Больница не была готова. Железнодорожный переезд был на ремонте, и людей пришлось везти в больницы в объезд. Один наш парень погиб, Хазби Дзагоев. У него в школе никого не было, он бросился туда людей спасать. Погиб, а у него осталось трое детей. Простой русский бардак».

В этот день я слышу так много историй чужих жизней, оборвавшихся в первые дни сентября. Всего несколько предложений, сказанных о погибших, – а в них целая жизнь.

Эмма Караева, учительница начальных классов, пришла в школу с дочерью Кариной. Эмма недавно вышла замуж второй раз, мужа очень любила. После взрыва к ней подползли знакомые и спросили: «Что ты лежишь? Беги!» Перевернули, а в груди у нее дыра. Не спасли. Карина тоже погибла.

Светлана и Вадим Дауровы пришли в школу с дочерью Алиной. С собой взяли двухлетнего Георгия и бабушку. Выжили только Светлана и Алина, были ранены. Фотография маленького белокурого Георгия не выходит у меня из головы много лет. Когда я сдала материал о событиях в Беслане в журнал «Коммерсантъ-Власть», редактор выбрал к нему фотографии, и один кадр был с похорон белокурого малыша. Вскоре мы получили письмо из Петербурга, в котором нас просили прислать какие-нибудь реквизиты семьи Георгия, чтобы ей помочь. В Беслане я решила разыскать родных ребенка. Фотографию быстро опознали, Беслан – город маленький. «Это Дауровы, – сказала мне школьный психолог Лариса Кокова. – Их девочка Алена – моя ученица. Она ранена. В Москве сейчас».

Я нашла двор, в котором живут Дауровы. Здесь тоже стояла палатка, проводили поминки. Какой-то парень молча показал мне на подъезд. Дома никого не было.

– Кого-то ищете? – вежливо спрашивает мужчина в дубленке и черной кепке.

– Дауровых. Вот, – и я показываю фото. – Мне надо найти их, я журналист.

Мужчина куда-то звонит по мобильному