На то, чтобы заставить себя подняться, наевшемуся Эйлору потребовалось добрых полчаса. А в нормальный тренировочный ритм пришлось входить сразу — шустрый до безобразия ребенок не дал ему и минуты на раскачку! В общем, к моменту, когда Юган сообразил, что Самир Коррин носит меч не зря, клинок принца достал его раза четыре.

Взвинтив темп, Эйлор растерялся — не успевавший реагировать на его атаки ребенок вдруг начал двигаться так быстро, что размазывался в воздухе! А в тех местах, где он должен был находиться, неизменно оказывалась пустота! Двигаясь на предельной для себя скорости, используя самые грязные связки из наработанного за годы службы арсенала, он ни разу не дотянулся даже до его конечностей! Однако за пару мгновений до того, как он решил признать свое поражение, мальчишка отскочил за радиус возможной атаки, и, закинув клинок в ножны, расстроено уселся на землю:

— Офигеть! Лох я педальный, в натуре…

— Чего? — не поняв ни одного сказанного им слова, Эйлор опустил топор и присел на корточки рядом с ребенком.

— Ну, если бы не джуше, то вы бы меня давно зарубили… Все, что я, оказывается, пока умею — это уворачиваться… Стоит мне принять ваш топор на меч, как у меня отнимаются руки… Стоит замедлиться — как я начинаю подставляться… А еще этот удар обухом…

— А с ним-то что не так?

— Что-что!!! Я реагирую на него неправильно! Вместо смещения влево пытаюсь под него поднырнуть… И напарываюсь на лезвие!!!

— Не расстраивайся, сынок… — усмехнулся Эйлор. — За всю мою жизнь ты первый соперник, для кого он не стал последним… Знаешь, сколько лет я его отрабатывал?

— Вы не работали с папой. И с Дедом! И с тетей Беатой! И с Угги… — затараторил мальчишка. — Они бы его вообще не заметили… А я — торможу. Как лох…

— Про твоего папу я только слышал… — спорить с ребенком Юган не стал. Тем более, что, судя по рассказам сталкивавшихся с Ольгердом Коррином друзей, от него было легче убежать, чем устоять хотя бы пару секунд. — Кстати, могу показать этот финт. И еще парочку таких же интересных… Только для того, чтобы их быстро освоить, надо входить в состояние сосредоточения… Ты умеешь?

— Медитировать, что ли? — мальчишка скрестил ноги, выпрямил спину, закрыл глаза и превратился в маленькую неподвижную статую.

— Не то… То, что ты изображаешь — только первая ступень! Давай я покажу тебе более продвинутую…

Принц мгновенно открыл глаза и превратился в слух…

Кинув поводья оказавшемуся рядом телохранителю, император одернул сутану, закинул топор на левое плечо и, не обращая внимания на шепот зачем-то увязавшегося с ним церемониймейстера, быстрым шагом двинулся к толпе Белых, сгрудившихся рядом с залитой кровью стеной лавки менялы. Увидев его, монахи вытянулись во фрунт и почтительно склонили головы в походно-полевом приветствии.

— Не до приветствия, братья… — буркнул Маас, и, подойдя к первому трупу, скрипнул зубами: Белый лежал именно так, как рассказал посыльный. На спине, разрубленный почти до пояса страшным ударом меча.

Осмотр остальных не дал ничего нового — и старший дознаватель Олесс, и монахи Белой сотни, и прикомандированный к ним Просветляющий были убиты совершенно одинаково.

— Двурукие… Ни одного трупа нападавших… И найти их пока не удалось… — короткими, рубленными фразами доложил сотник Фард Полтора Ногтя. — Все Белые подняты по тревоге… Делаем все, что можем…

— Ясно. Занимайтесь дальше. Чоттир, коня! Едем во дворец…

Чоттир Рохля, правая рука императора, выглядел так же мрачно, как и сам Маас: зайдя вслед за императором в Малый Зал для Размышлений, он небрежно вбросил топор в оружейную стойку, скинул с плеч плащ, и, не дожидаясь, пока Маас займет свое место во главе большого стола, рухнул на свой любимый подоконник:

— Думаешь, это были люди Коррина?

— А есть варианты? — раздраженно ответил император. — Не ушел никто. Даже посыльный. Ловушка была поставлена по всем правилам военного искусства…

— Может, все-таки кто-нибудь еще? Скажем, Прост или Дион… — на всякий случай поинтересовался Рохля.

— Не смеши… Зачем им это? Назови хоть одну причину… — вспылил император. Король Миера занят восстановлением королевства и живет заново обретенным сыном. Прост пытается повторить экономическое чудо Аниора, и экспериментирует с налогообложением и законами. Вся остальная окрестная мелочь даже думать о чем-то подобном побоится… Некому, кроме Аниора, демоны их раздери! И потом, у кого еще, кроме них, столько двуруких мечников? Ну, что замолк? Разве я не прав?

— Получается, что да… — хмуро кивнул Рохля. — Но ведь раньше Ольгерд никогда не делал попыток наложить лапу даже на окрестные земли! А ведь после войны он легко мог подмять под себя все побережье до Сента включительно. Да и забрать тот же Миер, пожалуй, тоже — дочь Диона принцесса Оливия, по слухам, до сих пор входит в его Ближний Круг. Стоит убрать принца Люка, и Дион с радостью уступит трон дочери…

— Ну, может, тогда ему было не до этого? А сейчас он вдруг решил наверстать упущенное?

— Начав с нас? Бред! Мы слишком далеко, Маас! Слишком! — покачал головой Чоттир. — Для начала надо наложить лапу на ближайших соседей…

— Это если мыслить примитивно… — хмыкнул император. — А если учесть, что мы — самое сильное государство после Аниора, и давать нам время, чтобы восстановить армию — глупо, то… очень может быть… Только вот не хотелось бы…

— И мне тоже… — вздохнул Рохля. — Боюсь, в войне с Коррином многочисленность армии — это не главное…

— Да. Никогда не знаешь, что он вытворит через мгновение… Великий стратег, демоны его раздери… Ведь жили же мы в мире! И договор между нами никто не нарушал… Вроде бы… Ладно, Рохля, давай не будем пороть горячку — ты подумай до завтра, и после обеда попробуем решить, что надо предпринять, чтобы однажды не оказаться у разбитого корыта…

…Полная луна, поднявшаяся над Корфом, то и дело пряталась среди облаков, и тогда крыши дворцовых пристроек, видимые из окна императорских покоев, пропадали во тьме. Если бы не всполохи факелов охраняющих дворец патрулей и не отблески горящих в некоторых окнах свечей, то в такие моменты ночной мрак становился бы абсолютным. Однако воины Белой сотни, несущие службу во дворце, относились к своим обязанностям крайне добросовестно, и по огням их факелов можно было легко определять время. Вообще Маас был очень рад, что создал такое подразделение. Во-первых, почти каждый монах Белой сотни либо когда-то служил под началом Мааса, либо был ему чем-нибудь обязан: часть — переводом из отдаленных гарнизонов, часть — возможностью сделать карьеру в столице, а некоторые — здоровьем или даже жизнью. А, значит, в случае чего, на них можно было рассчитывать почти как на самого себя. Во-вторых, их существование внушало гражданам империи суеверный ужас — сотня человек физически не могла одновременно находиться и в столице, и в ее окрестностях, и во всех проблемных местах огромного государства. И, тем не менее, заметив что-то чрезвычайное, его подданные точно знали, что вскоре рядом с ними возникнут воины в белых сутанах, и проблема обязательно разрешится.