Если бы он мог вернуться на Текиру! Он бы с удовольствием отдал всю распростершуюся перед ним вечность за год настоящей жизни.

Вот только его мнения никто не спрашивал.

За те восемь периодов, что прошли со времени его пробуждения от тупой спячки, обозванной Наставником «рекреационным сном», Остара медленно погружался в отчаяние. Он метался с планеты на планету, от поселка к поселку, пытаясь найти место, которое подошло бы его деятельной натуре. Он пытался прижиться на планетах и в глубинах космоса, в астероидных и кометных поясах, вблизи чужих солнц и на таком расстоянии от них, что светило казалось крохотной точкой, затерявшейся среди прочих звезд. Он даже возвращался в виртуальность, из которой сбежал, как только осознал, что предыдущие несколько лет жизни – тщательно срежиссированный сон в выдуманном окружении. Тщетно – он нигде не мог задержаться. Что-то внутри срывало его с места, подстегивало, гнало вперед и вперед. Наставники в каждой колонии дотошно расспрашивали его об ощущениях, показывали яркие красочные картинки, не отличающиеся от реальности, давали рекомендации, сводили с прижившимися в колонии аборигенами – и все равно в один прекрасный день он приходил к ним за каталогом доступных мест в несбыточной надежде найти новый дом. Иногда он жадно включался в странную систему, с готовностью показывающую любой участок Текиры, от многолюдных площадей до ванных комнат – и с внезапным отвращением отключался, словно выныривал из омута в вонючем болоте. Что толку любоваться местом, а которое никогда больше не сможешь попасть?

В отчаянии он даже начал подумывать о возвращении в сладкий сон виртуальности с подмененными воспоминаниями. Размеренная жизнь мелкого бродячего торговца, память о которой с течением времени становилась все более блеклой и картонной, теперь казалась едва ли не блаженством.

Конечно, оставался еще один выход, о котором ему рассказали сразу после сатори. Каждый имеет право на смерть – на настоящую смерть, мрак небытия, из которого ни для кого нет возврата. И если в один не самый прекрасный день он все-таки решится навсегда хлопнуть дверью, то любой Советник выполнит его пожелание.

Вот только умирать повторно ему ни капельки не хотелось.

Достаточно, что он так глупо подох однажды от шила в руках мелкого хулигана, сверхчеловек дерьмовый.

Пока что на Тораэлле его удерживал местный феерический пейзаж, открывающийся ночами с вершины скалы неподалеку от поселка. Но чем дальше, тем меньше манили его сияющие красоты. Нет, завтра он отсюда еще не уйдет. И послезавтра – тоже. Но через неделю – совершенно точно. Вот только куда он двинется дальше?

Устроить, что ли, заговор и основать империю?

Щаз. Как можно построить хотя бы намек на государство, когда нет ни одного – ни одного! – способа заставить других бояться тебя? Убить нэмусина невозможно. Запугать болью тела, которое запросто отключает любые ощущения, тоже нереально. Любые повреждения регенерируют со временем. Изоляция в какой-нибудь пещере? Так каждый нэмусин способен позвать на помощь Наставника независимо от расстояния. А Наставник вряд ли одобрит самозваных тюремщиков. Нет, никаких способов принуждения не придумать. Все, что остается – «группы по интересам». Утопия для восторженных гуманистов и мечтателей…

Он отогнал от себя сто раз обсосанные мысли и устроился поудобнее на неудобной лавке из неведомого упругого материала, способного выдержать местную агрессивную атмосферу. В животе бурчало и сосало. Хотелось есть. Кто бы ни выдумывал такую жизнь после смерти, получилось у него явно хреново. Ешь ты или нет – все равно от голода не помрешь. Неужели нельзя сделать так, чтобы чувства голода не ощущалось вовсе? Коричневая бурда, которую почему-то называли «питательной смесью», голод удаляла превосходно, но ненадолго, а вкус имела такой, что Остара не мог смотреть на нее уже через неделю после пробуждения. Но нормальная еда стоила денег, которые в каждой общине изобретались свои, и заработать их не так-то просто. Опять же, сырые продукты кое-где можно получить совершенно бесплатно, но ведь их еще нужно приготовить – а как быть старому холостяку, который всю жизнь предпочитал питаться в ресторанах, дома как максимум разогревая в микроволновке полуфабрикаты? Да и дом с кухней требовалось строить самостоятельно, а для того следует изучить, как управляться с загадочной техникой пришельцев, или кто там эти Наставники, и освоить ее в работе. Неужели тот, кто придумал такую посмертную галиматью, не мог озаботиться автоматическими машинами и кухнями? Чоки к делу бы приспособил, что ли…

Остара сглотнул слюну и усилием воли отогнал чувство голода. Не так уж и хочется ему жрать, если на то пошло. По опыту он знал, что если пять или шесть суток не есть, то и чувство голода постепенно притупляется и сходит на нет – пока снова не попробуешь что-нибудь съедобное. А сегодня у него уже третий день воздержания. Из полуприкрытых век он наблюдал за феерической радугой огней, искрящейся под ним в мрачном ущелье под немногим уступающей ей радугой звездного неба. Здесь, на Тораэлле, Звездный Пруд выглядел куда как величественней, чем на Текире. Ядро Галактики занимало почти все ночное небо от края до края, сияя так, что от взгляда на него болели даже новые улучшенные глаза. В прежней жизни он охотно отдал бы целое состояние за то, чтобы увидеть подобную красоту. В нынешней же…

Внезапно ему остро захотелось подойти к краю обрыва, раскинуть руки и нырнуть вниз птицей – странной неуклюжей птицей, что летает только сверху вниз и громко матерится по ходу дела. Нет уж. Видел он горе-альпиниста, что полез с голыми руками, без снаряжения на какой-то пик – не здесь, на другой планете с низкой гравитацией и благополучно забытым названием. Тот сорвался со скалы и три версты катился по почти отвесной осыпи, увлекая за собой кучу больших и малых камней. Откапывали его из-под завала, рассказывали, всей колонией целые сутки. К моменту знакомства с Остарой он уже четыре периода отлеживался в постели, регенерируя, и вряд ли выберется из нее раньше, чем еще через сезон. А местная сила тяжести изувечит прыгуна-идиота так, что отлеживаться придется целый год – и тогда он точно сойдет с ума от скуки.

Заскрипели и застучали камешки, скатываясь по склону под чьими-то легкими шагами. Остара скосил взгляд. Мальчишка – лет пятнадцати или шестнадцати, белобрысый, довольно высокий, нос картошкой, босой и вообще одет в одни только шорты с множеством карманов – типичный северянин из Катонии или ЧК. Странно, однако: Остара еще ни разу не видел ни одного Проснувшегося, выбравшего такой юный внешний вид. Сам Остара