Николай Николаевич Чуковский вспоминал: «Корней Иванович был бесконфликтным человеком. В душе конфликты у него, конечно, были, но он был потрясающим актером и всегда играл Чуковского. Мы, его внуки, деда знали изнутри, хорошо видели, как он менялся на людях. Он делался другим, не таким, каким был в бытовой жизни. Он играл, становясь обаятельным, устраивал маленький спектакль – мы улавливали знакомые интонации, ноты в его голосе. Конечно, дед мог сердиться на детей и внуков, но недолго. А с теми людьми из литературных кругов, кто ему не нравился, он просто переставал общаться». И не общался, и не здоровался…

А Женя Чуковский, «перестрелявший всех птиц на участке», в дальнейшем стал кинооператором. И смотрел на мир уже не через прицел мелкокалиберки, а кинокамеры. Не зря говорят, что обнаружившиеся в детстве пристрастия самым необычным образом проявляют себя во взрослой жизни. Женя, сын погибшего на фронте Бориса Корнеевича Чуковского, спасал деда от вездесущих ос. «У деда на балконе, на втором этаже, стояла кушетка под покрывалом, на которой он любил лежать. Как-то Корней Иванович стал жаловаться, что его и там одолевают осы – так два осиных гнезда мы нашли прямо под кушеткой! <…> Женя, который был усыновлен Корнеем Ивановичем и постоянно жил здесь, решил придумать, как избавиться от этой беды. Он взял огромный шприц для смазки автомобиля, цилиндр его набил ДДТ (ядом, который позже запретили), а поверх яда насыпал нарезанной целлулоидной кинопленки – все равно что пороха! Всю эту конструкцию он поджег. Целлулоид, конечно же, взорвался, поршень шприца вылетел и перебил Жене кость руки. После этого его срочно отвезли в Склиф. Когда Женя вырос и стал кинооператором, ему нужно было держать и таскать тяжелые камеры, и эта травма ему долго мешала»{602}, – вспоминает Николай Николаевич Чуковский.

Жизнь в Переделкине – это еще и шумные праздники, дни рождения знаменитых его обитателей. А кто из них мог претендовать если не на всенародную любовь, то, по крайней мере, на широчайшую известность? Прежде всего, поэты, особенно те, на чьи стихи писалась музыка – это называлось тогда «песни советских композиторов». Причем речь идет не о песенниках, а о таких маститых поэтах, как, например, Роберт Рождественский. Его хорошо знали в лицо, дружбой с ним гордились – и космонавты, и артисты, и руководящие работники различных рангов. «К отцовскому дню рождения, – свидетельствует Екатерина Рождественская, – вдоль дорожки, ведущей к дому, расцветали пионы. Я ставила большой букет в комнату, чтобы пахло июнем. Мы заранее на праздник составляли три списка: кого пригласить, что купить и само меню. Площадь нас никогда в количестве гостей не ограничивала, поскольку отцовский день рождения мы всегда справляли на лужайке перед переделкинским домом. Делали какие-то козлы, накрывали фанерой, застилали скатертями, вот тебе и банкет!»{603}

Свой день рождения Роберт Иванович праздновал 20 июня, незадолго перед этой датой по списку обзванивали приглашенных, начинался самый увлекательный процесс – составление меню, состоявшего из разных деликатесов – крабов, икры (двух цветов), печени трески, сервелата и прочего. «А на горячее всегда были шашлыки, которые папа мариновал сам. Вкуснее шашлыков я не ела, честно. Обычно их было два вида – из баранины и курицы. Когда удавалось по большому блату достать свежую осетрину, был шашлык и из нее. Жарил шашлык папа тоже сам, никого не подпускал»{604}. Кроме как героическим поведение Роберта Ивановича не назовешь – ведь по состоянию здоровья шашлык ему был вреден.

Упомянутый Екатериной Рождественской слово «блат», бытовавшее в ходу всех советских людей, обозначает пропуск к дефицитным продуктам, товарам и прочим благам посредством неформальных контактов. Контакты завязывались лично либо по рекомендации проверенного человека. «Я от Ивана Петровича, приятеля Петра Ивановича», – расхожая фраза и одновременно рекомендация, как раз и означающая «блат». Блат порождал и блатные профессии, одна из самых-самых – это мясник, который и обеспечивал своих знакомых вырезкой для шашлыка. Между прочим, мясники также сочиняли стихи. Речь идет об Иване Юшине, совмещавшем рубку свинины на Центральном рынке Москвы с сочинением стихов. Владимир Шаинский написал на одно из его стихотворений музыку и вместе они стали лауреатами конкурса «Песня года» с хитом эпохи застоя «Травы, травы, травы». А когда Юшин почувствовал вкус к профессиональному сочинительству, собираясь уже забросить свой топор и вступить в Союз писателей, то многие его отговаривали. Во-первых, поэтов-песенников особенно в 1970-е годы было как пруд пруди. А во-вторых, стихов много, а мяса мало! Михаилу Таничу приписывают такую фразу, обращенную к Юшину: «Запомните, коллега, не мясо к “травам”, а “травы” к мясу!» Иными словами, мясником Иван Юшин был более талантливым, чем поэтом. После мясника в иерархии стоял банщик, обслуживающий множество нужных клиентов с большими возможностями. Блатной была и профессия автослесаря со станции техобслуживания, имеющего массу клиентов, в том числе и писателей. Примечательно, что «блат» и «блатная песня» – слова хоть и однокоренные, но разные по смыслу.

Пока мы совершали путешествие на Центральный рынок с его «травами», на даче Рождественских наступило время торта, который, к чести хозяев, доставали не по блату в какой-нибудь «Праге», а пекли сами. Фирменный клубничный торт превратился с годами в визитную карточку семьи и гордость дочери Екатерины: «Бисквит делала на двух противнях, потом соединяла кремом, и получался торт размером с небольшой столик. Сверху он был украшен белым кремом, красными клубничинами и зелеными овальными вишневыми листьями».

На день рождения Роберта Рождественского в Переделкино ежегодно съезжалось немало людей, не нуждавшихся в представлении, – знаменитые композиторы (они же соавторы), популярные певцы (исполнители), любимые народом артисты. Много известных личностей собиралось и на даче у Алексея Арбузова: «…Весь цвет советского театра тех лет, вернее, его московской части. Рубен и Евгений Симоновы, Анатолий Эфрос, Юрий Любимов, Олег Ефремов, Борис Львов-Анохин, молодой Адольф Шапиро. Очень часто они сиживали вместе за столиком перед первой нашей большой террасой. Сын Александра Петровича Штейна, Петька, будущий режиссер, а тогда тринадцатилетний хулиган и ёрник, помню, пошутил – мол, стоит бросить ручную гранату, и не станет всего русского театра разом. И был, собственно, прав»{605}.

Житель Переделкина Александр Штейн – успешный советский драматург, лауреат двух Сталинских премий, множества пьес, которые ставили по всему Советскому Союзу, а наиболее известные экранизировали, например, «Суд чести», «Адмирал Ушаков», «Корабли штурмуют бастионы» и другие. На падчерице Александра Штейна Татьяне Путиевской был женат Игорь Кваша, один из основателей театра «Современник». Александр Петрович Штейн прожил большую жизнь, скончавшись в 1993 году на восемьдесят восьмом году.

На других дачах тоже жарили шашлыки вкупе с грибами, растущими тут же. «Всем отделом как-то собрались