Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только не подумай, милая моя, что все свое время я тратил на легкомысленные пустяки — сие невозможно, когда живешь под одной крышей со столь возвышенным человеком, как Чарли Кинг! Такая оценка его бы смутила (он наискромнейший из людей), но я вправду считаю его великим, ибо требуется величие души, чтобы решительно выступить против соотечественников, да еще в одиночку, да еще зная, что сама история тебя не пощадит, поскольку ты показал всю лживость отговорок, какими сильные мира сего пытаются себя обелить.
Как ни странно, я убежден, что только один человек отдает должное его мужеству и честности, и это Верховный комиссар. Хотя в том, наверное, нет ничего удивительного, ибо, я думаю, он и сам в таком же положении. Действия его принимают далеко не все даже среди китайцев, и, по слухам, комиссар нажил себе уйму врагов. В этой провинции очень многие разбогатели на опии, и они, конечно, поносят Линя не слабее, чем иноземцы — Чарли. Похоже, между этими двумя существует некая связь: в мире, где правят коррупция и алчность, они остаются неподкупными, и чего удивляться, что это вызывает ненависть их соплеменников.
Что ни говори, но и впрямь есть узы, связующие Линя и Чарли. Комиссар даже вынес Кингу благодарность в указе, который был расклеен по всему Городу чужаков (представь, какое впечатление это произвело на Дента и иже с ним!).
Давеча власти приступили к уничтожению сданного опия, и Чарли был среди немногих иноземцев, допущенных наблюдать за событием. Он подробно описал мне сию картину, и я так проникся его рассказом, что решил запечатлеть все происходившее на холсте и уже сделал несколько набросков, горячо одобренных Чарли.
Акцию устроили в прибрежной деревеньке, которая расположена в болотистой лощине, изрезанной ручьями и окруженной рисовыми полями. Ящики с опием складировали на размеченной площадке, от которой прорыли канавы к реке. Во избежание хищений была установлена круглосуточная охрана, а всех рабочих обыскивали на входе и выходе.
Ящики прибывали день за днем, и наконец число их достигло двадцати тысяч трехсот восьмидесяти одного. Общая стоимость сего груза просто невообразима — чтобы его выкупить, говорит Задиг-бей, нужны тонны серебра! (Представляешь ли ты, милая Пагли, курган из серебряных слитков? В голове не укладывается, что весь этот опий собирались продать за один торговый сезон!)
Но вот наступает день, когда комиссар дает команду приступить к уничтожению огромной горы ящиков. Как ты думаешь, чем он занят накануне акции? Вообрази, он сочиняет стихотворную молитву, в которой просит бога моря уберечь обитателей глубин от яда, что вскоре на них прольется.
В установленный час комиссар усаживается в возведенном павильоне и дает отмашку начать работу. Вскрывают ящики, разбивают футляры; перемешанный с известью и солью опий сбрасывают в канавы с водой, затем поднимают шлюзы, позволяя образовавшемуся раствору стечь в реку. Труд тяжелый — за целый день пятьсот рабочих успевают ликвидировать не больше трех сотен ящиков.
Вот такую картину видит Чарли. Комиссар приглашает его к себе в павильон. Это их первая встреча лицом к лицу, и Чарли удивлен тем, что комиссар вовсе не таков, каким его изображают недруги: он невысок и весьма тучен, однако чрезвычайно подвижен и выглядит моложе своих лет; холеное полное лицо его украшено жиденькой бородкой, взгляд темных глаз пронзителен. После обмена любезностями он спрашивает, кого из китайских купцов Чарли считает самым честным. Тот медлит с ответом, и комиссар заходится смехом.
Может получиться великолепное полотно, правда? Я думаю назвать его «Комиссар Линь и опийная река».
Чарли был в восторге от зрелища, в котором зелье, как он выразился, предназначенное служить топливом для похоти и безумия в борделях сотен городов, превращается в прах. Но к радости его примешивалась ужасная горечь, ибо он понимал, что век комиссарской победы недолог: флотилия английских и американских боевых кораблей уже взяла курс на Китай, а в исходе войны, случись она, сомневаться не приходится. Чарли настолько встревожен, что написал большое письмо капитану Эллиотту. По-моему, это прекрасный образчик эпистолярного жанра, и я, завзятый копиист, не удержался от того, чтобы переписать несколько абзацев (листки эти я вложу в конверт с моим письмом).
Чарли часто впадает в уныние, ибо, на его взгляд, грядут великие потрясения. Так оно или нет, я не знаю, да и мне, если честно, все равно. Я считаю, нужно жить моментом. Согласись, милая Пагли, такое бывает редко, чтобы два хороших человека противостояли ополчившимся силам зла.
Как всегда, я грешу многословием, однако не могу закончить это письмо, обойдя молчанием одну большую странность, случившуюся на прошлой неделе.
Как-то утром на пороге дома был обнаружен адресованный мне ярко-красный конверт, в каком здесь обычно присылают приглашения. Письмо на английском исходило (либо претендовало на это) от господина Чана (или А-Фея, как тебе угодно). Вот что в нем сказано:
«Дорогой мистер Чиннери, по неотложному делу я должен покинуть город и не знаю, когда вернусь. Жаль, что так вышло, ибо я приготовил для вас прелестные цветы. Правда, среди них нет золотистой камелии, ибо сего растения НЕ существует. Его выдумал Уильям Керр. Как и многое другое, что приписывают Китаю, это ФИКЦИЯ. Мистификация Керра преследовала единственную цель — побольше выкачать денег из спонсоров. Картинки нарисовал художник Аланцае, а Керр подсказал ему ботанические детали. Я это знаю, потому что служил садовником у матери художника, рекомендовавшей меня Керру. Я бы очень хотел сам поведать обо всем этом мистеру Пенроузу, да вот теперь не уверен, выпадет ли случай. За сим прощайте, Ленни Чан (Линьчон)».
Ей же ей, милая Пагли, я не знаю,