— Скорее да, чем нет. Вот в окружении Чарзара я и заметил странного человека в синей рубахе. Я объяснял суть того, что смог вычислить по солнцу и звёздам, вокруг дерабанна толклись рабанны, банны помельче, всяческие приближённые, никто, разумеется, ничего не понял, вопросы сыпались, как из прохудившегося мешка, а тот воин в простой синей рубахе сидел в самом уголке и, казалось, спал. Лишь раз он открыл глаза — тогда, помню, ему поднесли чару с чем-то тёмным. Этого не видел никто, кроме меня, я как раз подошёл к окну и оттуда показывал Чарзару место на небосводе, где ночью стала бы видна звезда Кульбан. Уж так получилось, что тот, в синей рубахе с кубком взглянул на меня мельком. Вполглаза.

— Ты упал?

— Нет, старший синелицый, но язык у меня заплёлся основательно. Я быстро вернул взгляд на дерабанна и кое-как отдышался.

Стюжень обернул рассказ толкователя знамений и звездочёта на боянский. Безрод слушал молча и лишь кивнул в самом конце.

— Но почему ты здесь? В этом забытом богами месте? Почему не в Хизане?

— Ещё многочтимый родитель теперешнего правителя Хизаны, дерабанн Зимограсс сослал меня сюда, приказав наместнику сделать так, чтобы я никогда ни в чем не знал достатка. По его словам желудок у меня и моей семьи всегда должен быть приклеен к самому хребту. Вот и перебиваюсь случайной работой. То посчитать помогаю, зодчим подсказываю. Важные свитки составляю. Оздоравливаю иногда.

— А в чём провинился?

— Предсказал дерабанну неудачу, а правители, тем более деятельные и полные намерений оставить своё имя в памяти, такого не любят. Дерабанн, видите ли, не может сидеть сложа руки, если звездочёт и предсказатель знамений пророчит неуспех.

— Ты что-то прочитал по звёздам?

— Не посчитай меня, пожалуйста, излишне молодым, старший синелицый воин, но лет тридцать назад Зимограсс призвал твоего покорного слугу к себе. Было чудесное летнее утро, солнце заливало покои правителя, а на столе в самой середине стоял небольшой резной ларец из красного дерева. Дерабанн показал на ларец пальцем и спросил, какие последствия ждут его лично и страну, если он использует предмет, сокрытый во чреве ларца.

— Ну ты и предсказал на всякий случай неуспех, — понимающе закивал Стюжень.

— Да, предсказал, только сделал я это вполне осознанно.

— Что-то увидел? Как сегодня?

Цускей повернулся в сторону востока, там как раз начало алеть небо.

— Сам не понимаю, почему рассказываю это людям, которым нет абсолютно никакого дела до Хизаны и меня лично, но я так долго об этом молчал, а вы настолько далеки от тех, кто может посчитать ту давнюю историю угрозой для себя, что, думаю, можно, — Звездочёт махнул рукой и в сердцах ударил осла пятками. — Зимограсс в тот день говорил спокойно, размеренно, вернее пытался говорить, но…

Хизанец загадочно приумолк и улыбнулся чему-то своему.

—…у него руки дрожали. Просто тряслись. И он не мог смотреть на ларец спокойно. Ему казалось, что он по-прежнему тот дерабанн, которого боится вся Хизана, а старший сын так просто считает самим Дерабанном Зла, но смотреть на ларец он не мог. Я несколько раз замечал, как он двигает взгляд в сторону ларца, понемногу, по чуть-чуть, на палец, на другой, и ему тяжело так, будто он пытается руками сдвинуть с места городскую стену.

— Что там было?

— Не знаю, — Цускей беспечно пожал плечами. — Но того, что там находилось, Зимограсс боялся смертельно. Смертельно. А как велика вероятность свершить великие деяния, допустим, с мечом, которого ты страшишься до зубовной дрожи? Ты разве прослывёшь искусным наездником, если до жути, до ужаса боишься подойти к лошади?

Стюжень замахал рукой.

— Ну что ты, звездочёт, разумеется, нет.

— Вот и я сказал «нет».

— А Зимограсс?

— Он тоже сказал мне «нет». А тогдашний здешний наместник на «нет» дерабанна ответил: «Да, мой Повелитель, слушаюсь». И вот я тут. Молодой, вырванный из большого города, и без малейшего понятия, как выживать.

Цускей остановился.

— Дальше я не пойду. Вы не заблудитесь, синелицые.

Стюжень без слов выразительно посмотрел на Безрода, тот, усмехнувшись, пожал плечами. Почему бы нет? Молча полез в мошну, достал несколько серебряных рубликов, подвёл Теньку к ослу и сунул прямо в руку хизанцу. Тот было непонимающе вскинул брови, но Стюжень доверительно буркнул:

— Видишь ли, уважаемый Цускей, мы тоже в какой-то степени звездочёты. Каждый мореход любит и понимает звёзды и пройти мимо собрата, который не своей волей испытывает нужду, мы спокойно не можем. Кульбан, говоришь? Вон та? — и показал пальцем на небо, на закатную его часть, ещё тёмную и полную перезревших звёзд.

— Да, она — изумлённо протянул хизанец, какое-то время широко раскрытыми глазами пожирал синелицых чужаков, а потом сделал и вовсе невероятное — спешился, подошёл к Стюженю, уткнулся лицом в ногу старику и разрыдался.

Верховный от неожиданности опешил, обменялся с Безродом встревоженным взглядом и, глубоко вздохнув, положил громадную лапищу на голову звездочёта. Колпак полетел наземь. Погладил…

* * *

— Здесь вроде, — Сивый огляделся.

Окраина Хизаны выглядела так, словно блистательную середину города с его белокаменными сооружениями, башнями, теремами, переходами без затей перенесли сюда, только пока несли разбавили простотой и безыскусностью, как иные хозяйчики разводят у себя бражку водой. Высотой строения окраины вышли пониже, цветом не столь ослепительно белы, не такие ровные, не настолько красивы, сильно меньше.

— Белый дом с синими наличниками, — проговорил Стюжень, водя глазами с одного белого дома на другой. — Да тут все дома белые, а наличники синие!

— Была ещё одна примета, — подсказал Безрод.

— А ты на меня своими талыми ледышками не таращься, — рявкнул верховный. — И с памятью у меня всё в порядке! Помню я ту примету!

— Цветочный горшок распилен пополам вдоль, да половины вмурованы прямо в стену…

— Сопли подбери, — рыкнул старик. — Подсказывать ещё вздумал! Да Стюжень всех вас мальков переживёт!

— Горло простудишь, — Сивый мрачно усмехнулся.

— Ну и где те горшки, умник ты наш? Раскинь соколиным глазиком, отыщи спрятанное!

— Туда.

— А может сюда?

Стюжень растерянно озирался, раздражённо тряс рукой, его коню передалось волнение наездника, и он мало на дыбки не вставал, выплясывая, ровно обученная лицедейская лошадь.

— Может, просто спросим?

— Ну, слава богам! Наш малыш изрёк хоть одну умную мысль!

Старик подъехал к дому напротив, спешился, громко затарабанил в дверь.

— Эй, заснули что ли?

Из-за угла шагах в десяти от боянов, вышел человек, хотел было повернуть в сторону чужеземцев, но испуганно остановился.

— Стой, не двигайся, — прошипел старик Безроду. — Спугнёшь. И не гляди на него. Говорить буду я.

Верховный озадаченно поскрёб загривок, посмотрел вправо, поглядел влево, недоумевающе пожал плечами, рукой поманил прохожего. Тот знаком переспросил: я? Стюжень кивнул. Сивый медленно отъехал, дабы не спугнуть местного. Хизанец подошёл. Человек, как человек, глядит испуганно: а ты попробуй не испугайся двух чудищ с расписанными лицами, да ещё при оружии — одежонка у местного опрятная, но старенькая, колпак… ничего такой колпак, бодренький, держится стоймя не ломается. Правда, тощенький получился проводник у мамки: шея тонкая, гортань выпирает здоровенным углом, спина колесом, плечи вислые.

— Мы ищем дом с цветочными горшками, вмурованными прямо в стену. Там живёт наш старинный друг.

— Сабрук? — робко спросил местный. — Горшки вделать в стену у нас додумался только он.

— Точно! Сабрук! — воскликнул верховный.

— Так его дома нет. Я — Тевед.

— А где он?

— Да, нету, нету!

— А где, где?

— Ну… могу показать.

— Эй, босота, далеко поехал? Этот добрый человек согласился нас проводить! Возвращайся!

Хизанец показал подъехавшему Безроду: слезай с коня, пойдём пешком.

— Далеко идти?

Местный пожал плечами, развёл руками.

— Это как понять? — озадаченно бросил верховный Безроду.

— Привык ты по полдня ногами отмахивать — недалеко, — Сивый ухмыльнулся. — А ходишь только лишь до задка — и вовсе край света. Темнота.

— Где вас таких умных делают? — проворчал старик, плюнув под ноги.

Пока шли, домишки будто распрямлялись и просыпались: подтягивались, выравнивались, росли, белели, ровно устыдились чужеземцев за неметёные углы, да паутину в щелях и трещинах, а когда вышли на широкую площадь, на одном конце которой стройная, как берёза, тянулась к небу белая башня, а на другом конце полукругом, чисто подкова, разлёгся терем с красными наличниками, Тевед остановился.

— Там?