— Беда, комита! Город шибко горит! Режут… Всех, кто с

крестом, режут, однако! Из города людь прибегай, я тревогу поднимай…

Згур закрыл глаза, вдохнул, помедлил, резко выдохнул:

— Выводи сотни! Всех выводи!

Сажа подбросил руку к шлему, исчез. Згур повернулся к

Ивице:

— Останешься здесь! И носу не кажи…

— Но… — растерялась девушка. — Мне в Жирицы надо!

— Поздно!

Згур мгновение помедлил, не решаясь идти туда, в горящую пожарами ночь. Мать Болот! Как же ты допустила такое? Или Боги Сури сошли с ума?

Он вздохнул, поднял лежавший на полу пояс с мечом, накинул плащ и повторил:

— Поздно…

Посад горел. Запылало как-то сразу, с полуденной стороны, хотя ветра не было и воздух стоял недвижно, словно вода в старом болоте. Не иначе, чьи-то руки озаботились отворить дорогу огню. Сквозь пламя слышались отчаянные крики — там шла резня. Трудно было даже понять, что именно творится на гибнущих улицах. Огонь слепил глаза, а вокруг стояла черная ночь. Звезды — дочери пылающего Агни — скрылись за тяжелыми тучами, не желая смотреть на людское безумие.

Сотню Крюка пришлось оставить около крома. С остальными Згур двинулся к центру посада, через узкие улочки, полные полуголых, растерянных людей, пытавшихся спасти свое добро. Но были и другие — с ножами, секирами, некоторые — в полной броне. Увидев фрактариев, они спешили исчезнуть в темных переулках, и на земле оставались только недвижные, еще теплые тела.

Вначале Згуру показалось, что убивают и грабят всех, но вскоре он понял, что в безумии есть свой строгий порядок. Часть домов была отмечена белыми крестами — туда и врывались убийцы. Огонь подпустили тоже с умыслом. В полуденной части посада дома с белыми крестами встречались чаще, а посреди стояла высокая храмина с черным крестом на крыше. Теперь она пылала, а на пороге неподвижно застыли окровавленные раздетые тела. На обнаженных спинах чьи-то руки уже успели оставить кровавую крестовую метку.

Из темноты в «катакитов» полетели стрелы. Згур приказал выстроиться возле горящей храмины и сомкнуть щиты. Несколько десятков очумелых от ужаса людей поспешили спрятаться за линией фрактариев. Это было все, что мог сделать Згур. Оставалось надеяться, что не все в Лучеве сошли с ума.

Вскоре подоспела подмога. Сотни Долбилы и Вересая ворвались в посад и рассыпались по улицам, обратив в бегство сразу же потерявших всякую смелость убийц. В толпе Згур сразу же заметил Ярчука. Венет с огромной секирой в руке гнал перед собой целый десяток погромщиков. Другие не отставали, и Згур приказал трубить наступление. Фрак-тарии быстрым шагом двинулись вперед, гоня убийц к берегу реки. Сзади послышался топот — дюжина всадников мчалась со стороны крома. Впереди на сером коне ехала кнесна — светлые волосы развевались на ветру, маленькая рука крепко сжимала крыж меча…

Уйти довелось только с рассветом. Отогнать громил оказалось лишь полдела. Грабеж продолжался — грабили свои же, соседи и родичи. Нескольких довелось зарубить на месте. К изумлению подоспевшей стражи, среди убитых оказалось и несколько тех, кто веровал в Вознесенного. Жажда неправой наживы оказалась сильнее страха, сильнее жалости к единоверцам.

Наутро, когда огонь сгинул, обернувшись едким черным дымом, на площадь начали сносить убитых. Их оказалось больше сотни, раненых же и покалеченных даже не считали. Погорели дома и лавки, черным остовом торчала обратившаяся в угли храмина с крестом. Но беды на том не кончились. Мрачный Щегол сообщил, что ночью, воспользовавшись шумом и суматохой, убийцы ворвались в помещение стражи. Двери и замки не ломали, не иначе, кто-то из стражников помог. Труп боярина Вертя с выколотыми глазами и отрезанной кистью правой руки был брошен посреди двора. Бабурка же пропал, то ли бежав, то ли отправившись прямиком на речное дно.

Три дня над посадом стоял плач и вой. — уцелевшие хоронили погибших. Плакали не все. Схваченные громилы держались угрюмо, но каяться не спешили, заявляя, что «крестова людь» сама во всем виновата. Она, «людь», издавна богов истинных не почитает и над верой старой насмешки строит. Теперь «людь крестова» и вовсе стыд потеряла: скандов привечает да славным героям, что с «рогатыми» насмерть бьются, ножи в спину тычет. Жрец же Вознесенного, что в сгоревшей храмине служил, привсе-людно возглашать стал, что Чужой Бог открыть скандам городские ворота велит, а воеводу Згура указывает вервием повязать да конугу Лайву выдать. А уж того они, добрые лу-чевцы, стерпеть никак не могли.

Убийц осуждали, но, странное дело, осуждали и жертвы. Даже Долбило не без смущения твердил, что лучше бы «крестова людь» к истинной вере вернулась, тогда бы и соблазна не было. Так думал не он один. Вскоре Згур узнал, что многие из тех, кто верил в Вознесенного, не выдержав страха и угроз, привселюдно срывали с шеи кресты и отправлялись в ближайшее капище — петуха резать да муку с вином смешивать. «Крестову людь» начали выживать из городских сотен, кого из-за хвори, кого — по лености. Згур пробовал говорить с Долбилой и Вересаем, но те лишь разводили руками и чесали затылки.

«Катакиты» молчали, но глядели хмуро. Згур знал — многие из фрактариев верны Вознесенному. В румской земле черному кресту поклонялись уже много веков. Наемнику не пристало судить хозяев, и парни с перьями на шлемах могли лишь угрюмо ворчать, видя, как травят их единоверцев. Но однажды не выдержали и они. Растерянный Пила, заикаясь больше обычного, попросил комита срочно прийти на площадь, где кузнец Долбило собрал свою сотню. Згур, занятый чем-то иным, хотел отговориться, но Пила кликнул Гусака, тот — Сажу, а затем фрактарии подступили целой тучей. Згур понял — надо идти.

На площади у высокого помоста столпились лучевцы — и воины, и просто любопытствующая «людь». На помосте, возвышаясь над толпой, стоял могучий Долбило, рядом с ним — чаклун в дырявом плаще с кривым деревянным посохом, а перед ними, у толстых неструганых столбов, застыли двое худых, узкоплечих. Згур протиснулся вперед — и понял. Сом и Лещок, внуки Вертя.

Чаклун что-то сказал Долбиле, тот важно кивнул и повернулся к мальчишкам, рука указала куда-то вниз…

— Топтайте!

— Топтайте!!! — взревела толпа. Згур взбежал на помост. Прямо посередине лежал черный бронзовый крест.

— Топтайте! — повторил кузнец, и толпа вновь откликнулась дружным ревом.

Мальчики молчали. В глазах блестели слезы, но никто не двигался с места.

— Топтайте, ино зрадниками станете! Згур с трудом вспомнил. «Зрадники» — «предатели». Вот что здесь затеяли!

Он повернулся к толпе, но дружный крик ударил в уши:

— То наше дело, воевода!

— Зрадники они! Унуки зрадника!

— Пущай топтают! Ино запалим! Живцем запалим! Стало ясно, зачем на помосте столбы. Чаклун в дырявом плаще щерил редкие зубы. Долбило хмурился, а толпа

продолжала неистовствовать: