частенько, для ускорения процесса, кричал «шнель», и они, смеясь, расходились по

автобусам. Не уверен, что я бы сильно смеялся, если бы мое начальство подгоняло меня

подобным образом.

253

Иногда он заказывал в школьной столовой ужин на трех — четырех человек (всегда

расплачиваясь при этом!), и после работы в моем кабинете собирались его дружки: майор

Пожернюк, славный парень, замначальника райотдела милиции, дочь которого, отличница, училась в моей школе, председатель поссовета наглый пузан Черныш и еще

кто-нибудь из приглашенных. Как-то, уже в десятом часу вечера спохватились, что

поздно, пора домой, и тогда Марик сказал, что без подарка, чтоб успокоить жену, не

уйдет, и предложил присутствующим взять по вазону цветов из моего кабинета. Я был

столь ошеломлен, что не нашелся, как реагировать на такую щедрость, и наутро избегал

смотреть на техничек, удивленных пропажей цветов из директорского кабинета.

Думается, до сих пор они считают, что обесцветил свой кабинет сам директор…

Тот вечер мне запомнился еще и по другой причине. Приехав в школу, Марик, проживавший в Херсоне, отпустил своего водителя, и когда пришла пора собираться, попросил, чтобы я его подвез — ты же все равно в город едешь!

При въезде в Учхоз нас остановил патруль ГАИ. Молодой гаишник потребовал у

меня документы, нагнулся к окну, принюхался и спросил: — О, тут что — водку пили или

просто разливали?!

Марик сидел индифферентно, с вазоном в руках, типа принюхиваясь к цветам, вроде его

это совершенно не касалось.

Надо было спасаться, и я дружески сказал гаишнику, что все в порядке, просто я

отвожу домой пьяного дружка, в жизни всякое бывает, отпустите… И тут Марк

неожиданно встрепенулся: — Ты, ты — предатель! — взревел он. — Лживый негодяй, вместе

весь вечер пили, а теперь — отвожу пьяного дружка… Я пытался его утихомирить, но

совладать с пьяным Мариком было непросто. Он рывком открыл дверцу кабины, выбрался, не выпуская вазона из рук, и закричал, что никуда со мной не поедет, потому

что «не успели петухи три раза прокукарекать, как ты уже предал меня этим карателям в

форме ГАИ!» и стал просить патрульных отвезти его домой, предлагая за эту дорожную

услугу пять рублей.

Сказать, что гаишники были удивлены — это ничего не сказать. С Мариком они в

разговоры не вступали, зато ко мне обратился один постарше и сказал: — Виталий

Абрамович, вы в порядке, ехать дальше сможете или мне сесть за руль?

Оказывается, меня узнал и пожалел родитель моего ученика. Я ответил, что, конечно, доеду, извинился и стал звать Марика в машину. Возмущенный тем, что

патрульные его игнорируют, Марик заявил, что с предателями никуда не ездит, и в знак

полного ко мне презрения открыл одной рукой ширинку и с неизменным вазоном в другой

стал мочиться на переднее колесо школьного «Москвича».

Гаишники смеялись, а мне было обидно, будто не железного школьного коня, простите, обсцыкали прилюдно, а самого водителя, которым по злой превратности судьбы

оказался я…

В общем, с горем пополам Марка уговорили, он уселся в машину и, чувствуя

неловкость от напряженной тишины, вновь стал обнюхивать злополучные цветы.

Со стыдом признаюсь, что мы еще дважды останавливались: Марка тошнило, и он

орошал остатками пиршества, на этот раз, заднее колесо. Видно, ему было стыдно, и

испражняться при свете фар он счел неуместным. Интересно, что и за столь интимным

занятием он не выпускал из рук цветы, то ли боялся, что их отнимут, то ли ощущал мое

желание разбить вазон на его голове.

Я вел автомобиль, и в моей голове бились обидные мысли. Особенно угнетало, что

даже ни в чем не повинная школьная машина в ходе этого безумного вечера оказалась

дважды обосцанной: и сзади, и спереди, а мне оставалась только роль безмолвного

водителя, не смогшего защитить свою драгоценную любимицу.

При въезде в город Марика обуяли сомнения: куда ехать — к Нине или Мане? Я не

знал ни ту, ни другую, молчал и мне больше всего хотелось швырнуть его добрым пинком

на дорогу. Женой оказалась Нина, к ней мы и направились. В конце пути, Марик немного

254

протрезвел и стал оправдываться: мол, он неправильно меня понял, ему показалось, что я

хочу его выставить перед гаишниками пьяницей, а стерпеть такое унижение ему не под

силу… — Пойми, Виталий, — заговорил он, — я тебя уважаю, ты меня уважаешь — значит, мы

с тобой уважаемые люди, давай забудем эту дурацкую историю…

Подъехав к его дому, я уже успокоился, предвкушая быстрое расставание. Но

Марк, глядя на меня невинными глазами, стал говорить, что ему плохо и попросил

провести его до двери. Отказываться было неудобно, поднялись на третий этаж. Он не

успел позвонить, как дверь шумно открылась и разъяренная фурия — именно такой

предстала передо мной заждавшаяся супруга — громко выкрикнула: — Что, мудила, явился

не запылился, еще и бомжа-алкоголика прихватил с собою!

— Нина, Ниночка, — залепетал Марик, — Бог с тобою, разве это алкоголик — это мой

подшефный, директор школы, которую я построил! Знакомься, это Виталий Абрамович, про которого я тебе столько рассказывал. Смотри, какие прекрасные цветы он тебе

подарил! А как они пахнут, понюхай! Только не забывай поливать, пусть растут у нас

долго, напоминая нашу с Виталием крепкую дружбу…

Нина нюхать не захотела, но он всучил ей вазон, и она пропустила нас в квартиру.

Марик стал уговаривать ее попить вместе чаю и спросил, не осталось ли дома чего-нибудь

более крепкого. Я стал отказываться, но хозяин, освободивший от вазона руки, стал меня

усиленно заталкивать в гостиную.

Мрачная Нина накрыла стол, выпили за здоровье хозяйки, не помню о чем

говорили, но когда стали прощаться, Марк выкинул новый фортель. Он вышел в

соседнюю комнату, принес какую-то книгу и сказал: — Друг мой, Виталий! Ты сделал нам

подарок, я тебя тоже не отпущу с пустыми руками: держи на память о нашей встрече эту

прекрасную книгу! Знаешь, о чем я мечтаю больше всего? Хочу, когда мне будет плохо, чтоб ты приходил к нам в гости, садился в это кресло, а я присаживался у тебя в ногах и

слушал, как ты своим левитановским голосом читаешь мне эту книгу…

Эта идиллическая картина меня так впечатлила, что я сдуру принял его подарок и

направился к выходу, лишь бы вырваться поскорее. И уже в коридоре расслышал, как

Нина горестно стенала: — Как ты мог, Марик, ведь эту книжку мне принес почитать мой

брат Володя…

Услышав это, я было остановился, но Марк,