Санька! Как ему сейчас не хватает ее… Во время осады еще терпимо, ведь в бою у тебя притупляются все чувства. После тебе уже не до чего. Упал, словно мертвый, и забылся в глубоком сне. Сейчас боль вернулась. И так он страдает, так страдает. Глянет на Степку — и тут же сердце оборвется. Он помнил все — и запах Санькиных волос, и ее светлую улыбку, и эти глаза, глаза любящей его женщины. Только почему, почему она вдруг предала его? Предала! Как иначе назовешь ее поступок? Забыв о нем, о сыне, Санька безоглядно бросилась в пучину. Ради чего? Хотя вдруг она не могла иначе? Может, для нее, как и для казака, воля была превыше всего? Успокаивало, что он смог по-человечески похоронить Саньку, а многие десятки трупов так и остались лежать под открытым небом, потому как маньчжуры не позволили предать их земле. Они торопились доложить императору о своей победе, о полной очистке левого берега Амура от русских. И пленных они не отдали, хотя сам Гермоген просил за них, как не отдали они и икону святителя Николая Чудотворца Можайского. Лишь чудом удалось спасти другие святые иконы вместе с войсковым знаменем.

2

Афанасий Иванович оказался человеком приветливым и разговорчивым, хотя Толбузин представлял его другим. Мрачным, сухим и немногословным. Такими ему виделись все немцы. Тут — сама любезность, но без всяких там заморских реверансов, этих мерзких почтительных поклонов с приседанием.

Выслушав рассказ Алексея Ларионовича о многочисленных испытаниях албазинцев, он стал уточнять некоторые детали. Афанасий Иванович интересовался, чем вооружены маньчжуры, какую тактику они применяют в бою, храбрые ли они воины, искусные ли. Не забыл он спросить и о настроении албазинцев после исхода, о том, готовы ли они повторить свой подвиг.

— Ты мне скажи, Ляксей Ларионыч, каким числом мы можем побить маньчжурское войско? Хватит ли нам одного полка, или нужно еще искать людей? — поинтересовался Бейтон.

Полковник довольно хорошо изъяснялся по-русски, и лишь несколько непривычный говор выдавал в нем иностранца.

— Одного полка маловато, — сказал воевода. — Даже с вашими пушками и ружьями.

— Понятно… — задумчиво произнес Афанасий Иванович. — Выходит, без новых вояк нам не обойтись. Этим мы и займемся.

— Так ведь еще найти желающих надо, — сказал Толбузин. — Не думаю, что кто-то захочет добровольно в пекло идти.

Бейтон нахмурился.

— Не захотят — заставим! — твердо произнес он. — У меня есть все полномочия.

— Как ты сказал? Полно… — услышав незнакомое слово, переспросил Толбузин.

— Полномочия — значит, официально предоставленное право на ведение дел, — пояснил полковник. — У меня нужная бумага с печатью имеется.

— Хорошо, — сказал воевода. — Только где людей-то найти? Все, кто есть, на виду, а других нету.

— Отыщем! — решительно произнес полковник. — Пусть для этого придется прочесать всю тайгу. Туземцев тоже в строй поставим, или они не подданные царя? Вот пусть и защищают свою землю.

Раннее июльское утро. Воздух прозрачен и свеж, и весь он наполнен ароматами припойменных лугов. Толбузин и Бейтон сидят на высоком бережку, покрытом ярким ковром из желтых и красных цветов, и неторопливо ведут беседу. Нынче Алексей Ларионович по привычке проснулся рано. В чужом доме грохотать сапогами не хотел, потому вышел на свежий воздух. Тут появился и Бейтон.

— Ты куда это, полковник? — попыхивая трубкой, спросил его Толбузин.

— На реку, — ответил тот. — Хочу искупаться. Не хочешь, боярин, пойти со мной?

— Я не прочь, — ответил тот. — В детстве я уж больно любил это дело, а сейчас все недосуг…

Чтобы выйти к Нерчи, требовалось миновать крепостные ворота. Завидев людей, сидевший в смотровой башне казак удивился. «Ранние птахи! Чего им не спится?» — удивился он.

На берегу было тихо, и лишь слышалось, как на ближних и дальних отмелях плескалась рыба. Раздевшись донага, мужчины бросились в воду.

— Хорошо-то как! — окунувшись в реку, радостно воскликнул Алексей Ларионович. — Так бы и жил сто лет…

— Живи, кто тебе не дает? — пытаясь двигаться саженками против течения, шумел Бейтон. — Живи, боярин!

— Раз приказываешь, — засмеялся тот, подставляя грудь под светлые речные струи.

Искупавшись, они вышли на берег.

— Как ты, боярин? — пытаясь вытряхнуть попавшую ему в ухо воду, спросил полковник.

У Бейтона еще восторг не прошел в глазах.

— Ух! Точно заново родился! — переводя дыхание, ответил тот.

— Еще полезешь в реку?

— Да уж хватит, наверное. Хорошего, как говорится, понемногу, — промолвил Толбузин.

— Тогда поговорим? — натягивая на себя татарские шаровары, спросил Бейтон.

Облачившись в одежды, они сели на берегу и разговорились. До этого случая подходящего не было. Оба знали, что им вместе предстоит идти на Амур. Если так, они должны получше узнать друг друга, а главное — обговорить в деталях план дальнейших своих действий. Больше не на кого надеяться. Сами должны думать, как им вернуть амурские земли в лоно державы. Это трудная задача, если учесть, что у маньчжур ожидается перевес в силе. Если те решатся, они вновь приведут с собой несметное войско.

Вдруг мои казачки, завидев орды, дадут деру? — с тревогой думал Бейтон. Люди они балмошные, о дисциплине понятие смутное — собирали со всего белого свету. Можно ли на них надеяться? Ему рассказывали, что те вытворяли, когда под предводительством боярских сынов шли сплавом из Тобольска в Енисейск! Напивались и мутузили друг друга, а то и бунтовать начнут. Когда начальство попыталось утихомирить казаков, они связали их по рукам и ногам и даже в воду хотели бросить. За это енисейский воевода князь Константин Щербатов даже грозился всех провинившихся на виселицу отправить. Наверное, так бы и сделал, но Бейтон, принявший в Енисейске полк, поручился за них. За это казаки до сих пор Афанасию Ивановичу благодарны.

Им нравилось в нем, кажется, все — солдатская прямота, исключительная честность, сдержанность. Да, он суров, но и справедлив. В обиду никому не даст. Об отцовской заботливости и говорить не стоило! Короче говоря, пришелся Бейтон ко двору казачьему люду, только сам полковник находился постоянно с ними настороже. Вдруг возьмут и в самый неподходящий момент чего выкинут? Пускай тобольские казаки и проявляли хорошее отношение к своему новому начальнику, но продолжали озорничать. На пути они грабили поселения, после чего, никого не опасаясь, громко хвалились своими подвигами.

В Удинске, когда казаки перепились после удачной вылазки, селенгинские буряты отогнали их лошадей. Бейтону с отрядом пришлось отправиться по их следам в Монголию, где те собирались сбыть краденое. У Гусиного озера они нагнали грабителей и отобрали у них своих лошадок, самих же прогнали в Монголию.

Все это как раз задержало Бейтона в пути. Успей они прийти на помощь албазинцам, глядишь, и отстояли б сообща крепость, но о «подвигах» своих молодчиков полковник в разговоре с Власовым, конечно, смолчал, да и Толбузину ничего не сказал. Тому и без того сейчас тяжко. Узнай он, что за люди пришли под его начало, и вовсе б закручинился. Ему нужны силы начать новую кампанию. Без этого войсковому голове никак нельзя, ведь его неуверенность в себе может передаться другим. Тогда стоит ли надеяться на победу?