Теперь можно было и о себе подумать.

— Давайте, кушайте, а мы вам не станем мешать, — глядя на то, с какими жадными глазами Алексей Ларионович смотрит на ломившийся от снеди стол, сказал Власов. — Пойдем, Аннушка, пусть гости поедят. Говорить с ними будем позже.

Пока Толбузины ели, Власов с женой о чем-то переговаривались за стеной. Видно, решали, как быть с гостями. То ль их к себе на постой принять, то ли указать им место в казенной избе.

Вот, запив еду молоком, Толбузины отвалились от стола.

— Теперь докладывай, Ляксей Ларионыч, что да как… — попросил Толбузина Власов.

— То есть? — пожал плечами Толбузин. — Ты лучше вот что мне скажи, Иван Егорыч… Отчего ты так долго помощь нам не слал? Не получал моей весточки? Почему молчишь?

Власов нахмурился.

— Не знаешь, как мы живем? — спросил он.

— Как же? — вопросом на вопрос ответил Толбузин.

— Часом с квасом, а порой вообще с водой. Ни людей, ни оружия. Кого я тебе пошлю?

— Взял бы всех до последнего служивого и сам пришел! — с вызовом промолвил гость.

— Сам! Ишь чего захотел! — зло огрызнулся Власов, имевший твердый и несговорчивый характер. — Ты решил всех собак мне на шею повесить? Не выйдет! — вскричал он.

— Чего они там лаются? — удивилась Анна Тихоновна, мирно разговаривавшая с гостьей в женском уголке.

— Да кто их поймет?.. — кротко улыбнулась Марья Даниловна, но невольно напрягла слух.

— Не виню я тебя, не виню… — услышала она голос супруга. — Все равно нельзя было нас оставлять в беде. В колокола не били, в двери кремлевских чертогов не стучались.

Власов в запале стукнул кулаком по столу.

— В какие двери? — отчаянно взглянув на гостя, спросил он. — Как будто ты не знаешь, что Москва другим умом живет! Ей недосуг думать о происходящем здесь.

— Вот то-то и оно, — вздохнув, согласился гость.

— Ты вот, Ляксей Ларионыч… Садись и пиши письмо в столицу. Все опиши, как было, а то давай вместе «скаску» сочиним. Я ведь не впервые перед Москвой отчитываюсь. Глядишь, и проймет. Нет, так не сносить нам с тобой головы. Что смотришь? Думаешь, меня пожалеют? Как бы не так. Тоже найдут к чему пристать. Мы соседи с тобой. Вот и скажут: отчего не помог? Чем?.. Я ведь последних своих людей с Кондратьевым к тебе отправил, а начнись здесь какая заваруха, так воевать некому и нечем. Полк Бейтона лишь накануне к нам явился. Думаю, пусть отдохнут чуть с дороги, а уже после я к тебе их пошлю. Тут ты сам явился…

— Про Бейтона мы слыхали, — сказал Толбузин. — Долго же он шел. Мог и пораньше.

Власов развел руками.

— Знать, не мог, — произнес он. — Человек он толковый. Науку военную знает назубок. Такой бы тебе пришелся ко двору…

— Поздно, Иван Егорыч, — вздохнул Толбузин. — Теперь нужно опять готовиться к рывку.

Власов кивнул головой.

— Что ж, будем готовиться, — сказал он. — Не думаю, чтобы Софья отказалась от Амура.

Толбузин посмотрел на него с удивлением.

— Почему Софья? Разве не Петр с Иваном после смерти Феодора нами правят? — спросил он.

Власов пожал плечами.

— Вроде бы они, а вроде бы и нет. В последнее время все чаще сестрица их всем распоряжается, хотя земской собор приговорил сесть на престол ее братьев. Поговаривают даже, что вскоре к ней корона перейдет. За ней стоит воинство стрелецкое, да и святые отцы вроде как с нею. Не все, конечно, а только соблюдающие старую веру.

— Выходит, раскол побеждает? — немало удивился Толбузин.

— Тс-с! — предупредил его Власов. — Не надо так громко. Ты не знаешь, что и у стен уши имеются? У нас всегда найдутся желающие угодить новой власти. Донесут Софье — убьет. Та еще змеюка! Ладно… Ты лучше мне скажи, сколько у тебя людей осталось?

Толбузин призадумался.

— Из двухсот с лишним казаков и половины сейчас не наберется, — что-то подсчитав в уме, ответил он. — Многие из них от ран еще не оправились… Пашенных тоже потерял не меньше половины. Вот и считай: с детишками да бабами человек триста всего-то и будет.

Власов покачал головой.

— Да, досталось вам, — сказал он.

— Считай, в аду побывали, — тяжко вздохнул Алексей Ларионович. — Лично мне и в страшных снах такое не могло привидеться.

— Давай, пиши, — хлопнул его по плечу Власов. — Я тебе сейчас перо с бумагой дам. Аннушка! — позвал он жену. — Где там у нас письменные приспособления? Может, тебе письмовод нужен? — спросил он Толбузина.

— Сам напишу, — ответил тот.

— Вот и славно, — кивнул головой Иван Егорович. — Я пока распоряжусь насчет нарочного. Пускай готовится. Путь неблизкий. Лучше даже двоих пошлю. Так надежнее. Эй, Миколка! — позвал он дремавшего у порога слугу. — Иди сюда!

…Уже было далеко за полночь, когда Толбузин закончил писать письмо. Марья Даниловна легла спать, а он вышел на крыльцо выкурить трубку. Ах, казаки! Это они приучили его к табаку. Раньше он и на дух его не переносил, а тут ему: выкури, барин, трубочку, и забудь про все печали. Так вот и привык…

Не успел он вытащить из кармана кисет, как вдруг услышал в темноте чей-то до боли знакомый голос.

— Вот теперича, Ляксей Ларионыч, можешь меня и в железо заковать…

— Федор? — удивился воевода.

— Не леший же… — прозвучало в ответ.

Определив свою семью на постой, Федор отправился на поиски Толбузина. Кто-то сказал ему, чтобы он искал его у Власова. Долго пришлось ждать, отбиваясь от злого здешнего комарья, и все же он дождался. Когда Опарин, потеряв всякую надежду, уже собирался уйти, неожиданно отворилась дверь, и на высоком красном крыльце появился Алексей Ларионович. Он его сразу узнал, ведь тот перед тем, как закурить, долго не мог развязать свой кисет.

— И? — спросил казака Толбузин. — Не спится?

Тот ухмыльнулся:

— Говорю ж тебе, пришел, чтоб ты меня в железо заковал. Или я уже не государственный преступник?

— Забудь! — неожиданно промолвил Толбузин. — Лучше иди и хорошенько выспись. Завтра у нас много дел. Новое войско надо собирать, так как хотим возвращаться.

Федор опешил.

— Возвращаться? В Албазин? Ляксей Ларионыч… — широко улыбнулся он. — Дорогой ты мой! Вот обрадовал, вот обрадовал…

Ему хотелось обнять воеводу, сказать ему что-то хорошее, но он не посмел. Знал о его нелюбви к телячьим нежностям. Суровый, дьявол!

Словно на крыльях летел Федор по улице, не чуя под собой ног. Теперь он был свободен. Воля! Воля! — кричала его душа. Еще больше радовало его скорое возвращение на Амур, в свой родной Албазин, где прошли самые счастливые дни его жизни. Здесь выросли его дети, родились внуки… Здесь он встретил свою позднюю любовь.