– Залив, – сказал я. – Плыть ещё сорок минут, и не будет ничего интересного.

– Ты слышал, что утром передали о смерти Малиновского? – спросил своего соседа один из сидевших впереди.

В моей реальности он умер на три месяца раньше. Жаль, что я раньше не сообщил о его болезни, просто не подумал. Хотя в его возрасте это было бы бесполезно, разве что протянули бы ещё несколько месяцев.

Может быть, нас за время отпуска кто-нибудь и узнал, но подошли только в «Комете».

– Извините, – обратился к нам представительного вида мужчина. – Это не вы?

– Нет, – ответил я, – это не мы, вы обознались.

– Что за ерунду ты ему ответил? – спросила жена, когда спрашивавший сел в своё кресло.

– Какой вопрос, такой и ответ. Да и нет у меня желания с ним болтать. Смотри, показался Таганрог.

Из порта ехали автобусом, потом пересели на трамвай. В двенадцатом часу поднялись на второй этаж, к квартире Богданчиковых. Почтовую открытку не посылали, поэтому наш приезд оказался сюрпризом. Как я и ожидал, известие о моей женитьбе повергло их в шок. Украинская родня восприняла эту новость намного спокойней.

– Ничего не понимаю! – сказала тётя Вера. – Какая свадьба, когда им только шестнадцать лет?

Я молча достал из сумки свидетельство. Взяв в руки документ с печатью, она сразу успокоилась.

– Нам пошли навстречу, – объяснил я. – Предупредили, что о свадьбе лучше не распространяться, поэтому и вам не писали.

– Раз разрешили, значит, всё законно, – сказал дядя Миша. – Это дело нужно перекурить. Я сейчас вернусь.

– Не могу поверить в то, что ты теперь женатый человек, – растерянно сказала моя двоюродная сестра Наталья.

– Я тоже к этому пока не привык, – засмеялся я. – Хватит нас обсуждать, принимайте подарки. Надеюсь, что вам всё подойдёт.

Мы раздали подарки, после чего Наталья увела жену в меньшую комнату, где они шушукались, наверняка обмывая мне косточки.

– Так и курит? – спросил я тётю Веру. – Меня всё-таки три года у вас не было.

– Ещё хуже, – вздохнула она. – По полторы пачки в день.

Дядя Миша курил на улице, но после возвращения находиться рядом с ним было неприятно.

– Он всегда так курит? – спросила меня жена, когда Михаил в третий раз ушёл перекуривать.

– Он умрёт из-за папирос через четыре года, – ответил я. – Схватит летом двухстороннее воспаление лёгких и за неделю сгорит, как свеча. Когда сделают вскрытие, все лёгкие будут пропитаны этой дрянью.

– Может, как-то на него повлиять?

– Как ты себе это представляешь? Подойти к нему и сказать, что он сам себя убивает, или прочитать лекцию о вреде курения? Ему и так об этом постоянно говорят родные, толку-то. Знал я таких, как он, никто из них так и не бросил. Пусть всё будет, как было. Он сам выбирает себе судьбу, жаль только тётю Веру с Наташей. Я ничего не смогу сделать.

– Мне понравилась Наташа, – сказала Люся. – Как у неё сложится судьба?

– Плохо сложится, – ответил я. – В техникуме был парень, но родители запретили ему жениться. Она русская, а они татары – такое вот братство народов. Потом смерть отца подкосит мать, и с ней надо будет возиться. Мать, работа и дом. Друзей будет много, а замуж она так и не выйдет.

После обеда мы поехали на один из городских пляжей. К воде спускались через красивый парк с изумительными узорами цветов на клумбах.

– А здесь песок, а не камни, – сказала жена, разуваясь на последних ступенях лестницы. – Хорошо!

Народа было много, но не настолько, чтобы мы не нашли себе места. Расстелили два старых покрывала, сложили на них свои вещи и разделись. Старшее поколение купалось мало, больше сидели на покрывалах и беседовали. Скоро все, кроме дяди Миши, набросили на себя рубашки.

– Родители почти не ездят на море, – сказала Наташа, – а отец загорел на даче. – Я тоже пока не сильно загорела, так что лучше больше быть в воде.

– Пахнет морем, – сказала Люся, когда мы уже собрались уезжать, – и солёная вода до горизонта, но почему-то сразу чувствуешь, что это не Чёрное море.

– В Чёрном море отошёл на десять шагов от берега и утонул, – засмеялся я, – а в этом можно пройти сто шагов, и вода будет только по грудь. И волн нет, но иногда здесь прилично штормит.

– Когда ты мог видеть здесь шторм? – спросила Наташа.

– Неважно, я читал. Хорошо очищайте ноги от песка, а то натрёте обувью.

Дома немного отдохнули, поужинали и собрались в большой комнате возле телевизора. В выпуске «Телевизионных новостей» показали, как в пришедшие в порт Хайфы суда загружаются беженцы, которых вывозили в Соединенные Штаты.

– Жалко людей! – сказала тётя Вера. – Вчера передавали, что многие не хотят уезжать. Не понимаю, как там вообще можно было жить. Всё время на ножах с соседями, почти постоянная война. Я бы так не смогла.

– Мы всех жалеем, – сказал дядя Миша. – Победили арабы – жалеем евреев, а было бы наоборот, жалели бы арабов. Я ненадолго выйду.

– Косыгин полетел в Америку, – сказал отец. – Нелегко ему будет. Хоть мы выступили вместе с американцами за прекращение войны, понятно, кому они обязаны ликвидацией Израиля. А если заберут к себе большинство евреев, хороших отношений не будет.

– А их и так не было, – сказал я. – Забыли экономические санкции шестьдесят второго года? Из-за них у нас до сих пор нет нормальной торговли с Западной Европой. Ничего, на Америке свет клином не сошёлся, а всему миру они не прикажут, по крайней мере, сейчас. Придёт время, и мы своими нефтью и газом привяжем к себе не только Восточную Европу, но и Западную. «Дружба» – это только начало. Ещё и устроим ассоциацию с ОПЕК.

– Слова-то какие знаешь! – Тётя Вера поднялась с дивана и выключила телевизор. – Всё! Приехали один раз за сколько времени и сидите у телевизора! Расскажи лучше о том, как вы готовитесь к выступлениям.

– Изучил? – спросил Брежнев Суслова.

Они сидели вдвоём в кремлёвском кабинете Леонида Ильича.

– Ознакомился, – ответил Суслов. – Я не учёный и не хозяйственник, поэтому о многом судить сложно, но и мне видно, что некоторые мероприятия со временем сильно изменят жизнь к лучшему. Плохо, что наши возможности сильно ограничены. Не хватает средств и производственных мощностей, и многое нам не продадут. Понятно, что трубопроводы привяжут к нам страны Запада, но это будет только через несколько лет.

– Есть предложения по внутренним резервам, – сказал Брежнев.

– Видел я эти предложения. Кое-что принять можно, но я боюсь сильно сокращать армию и вооружения. Мало ли что нам не понадобилось! Может,