языка — латышский, русский, английский, имеют одинаковый оклад — сто восемьдесят рублей и, наконец, ко всему этому оба недавно стали вдруг ограничивать себя в еде, бросили курить, купили тупоносые ботинки — у того и другого одновременно заболел большой палец правой ноги: «прицепилась» подагра… Струге приходит в голову мысль, что «он разыскивает самого себя».

Еще поищем. Юрис Ригер пытался жить в соответствии с самим им выработанной «философской системой». Помните? Так вот, Владис Струга тоже «выработал философию жизни», все положения которой впрямую перекликаются с положениями уже известной «системы»: отношение к делу, которым ты занят; взаимоотношения с обществом; соотношение силы разума и силы эмоций в собственном мире и т. д.

Можно еще искать и еще находить подобные переклички, но, я думаю, и перечисленного хватает, чтобы установить уверенную преемственность вторым романом идей, составивших философию первого.

Понятие преемственности не предполагает, а вернее — исключает повтор. Преемственность — это продолжение, развитие того, что было сделано ранее. Поэтому, оттолкнувшись от внешне сходных моментов в «Следователе» и «Клетке», мы не дальнейших совпадений будем искать, а постараемся разобраться, что же заставило Бэла вернуться к, казалось бы, уже отработанным мыслям, образам, символам, что побудило его продолжить начатый в «Следователе» разговор.

Да, «Клетку» смело можно считать продолжением первого романа. Бэл то ли решил додумать свои же мысли, то ли поправить их А может ему захотелось с самим собой — ранним — вступить в полемику? Ведь и такое бывает. На разных этапах жизни писатели нередко по-разному видят жизнь.

Но не будем гадать. Под рукой у нас текст — они ответит.

Начнем с «философии жизни» Владиса Струги. Положения положениями, а вот какова их трактовка героем «Клетки»? Такая же, как у Ригера, или, может быть, есть отличия?

Есть. И немаловажные. Струга считает, что своему делу, работе надо «отдаваться всей душой», что «удовольствие от работы — одно из сильнейших». Иными словами, на первый план выносится не порожденная разумом необходимость трудиться (по Ригеру: «жить имеет смысл уплотненной жизнью»), а внутренняя потребность— потребность души, удовлетворение чувств (по Струге — «полнокровная жизнь»).

Много и на все лады разглагольствуя о человеческом общежитии, Ригер, как помним, делал упор на то, что все неустройства и пороки общества в целом исходят от самих его членов, от их умственных, моральных и других несовершенств. По его «теории» получалось, что общество вполне может достичь высокого уровня социальной стерильности — надо только избавиться от тех, кто мешает, кто тянет назад: «тупицы», которых нельзя «допускать к созданию цивилизации», «не нашедшие себя люди». Короче, трудиться на благо общества, по Ригеру, это бороться с людьми, так или иначе выпадающими из некой положительной социальной обоймы.

А — по Струге? Следователь по уголовным делам, т, е. человек, которому «нередко приходится иметь дело с отбросами и подонками общества», вот в чем видит свою задачу в труде на благо общества и страны: «входить в людские горести и слабости», «помогать страждущим».

Бороться с людьми. Помогать людям… Это не противоположные— это противоборствующие, исключающие какой бы то ни было компромисс с той или иной стороны, жизненные позиции.

Мы помним все поступки и действия Ригера были всецело подчинены его богу-разуму. Холодно-расчетливый, он единовластвовал в том сконструированном мире, оставив на долю сердца лишь механическую функцию: перегонять кровь.

А каковы взаимоотношения разума с сердцем в мире Владиса Струги? Надо «прислушиваться к разуму» — вот что вычитываем мы из его «философии жизни». И тут же: надо «избегать эмоциональных заключений». Понимаете? Он не ставит разум над сердцем. Но и сердце над разумом не ставит. Он их взаимосвязывает — как равноправных, дополняющих друг друга, нерасторжимых в своем единстве «работников»!

Итак, подводим итог: выстроив философию Струги по тон же, что и у Ригера, схеме, Бэл напоил эту схему содержанием, прямо противоположным тому, что было содержанием философии Ригера. Это, как говорится, факт. Факт, из которого вытекает, что образная конструкция Струги возникла в лаборатории Бэла не сама по себе, что Струги не было бы, не пройди в ней несколько лет назад испытания некий Ригер, которому еще тогда выискивался антипод. — и вот он найден теперь.

Но только ли Владиса Стругу облек Бэл полномочиями противостоять своему первенцу? Ведь у Струги есть аналог, человек, как две капли воды на него похожий: Эдмунд Берз. Те же у него полномочия или, может быть, шире?

Те же и шире. Струга, как мы выясняем по ходу чтения, не главный герой. Он противостоит Ригеру, но, так сказать, в общем плане. Он нужен Бэлу затем, чтобы через него читатель понял человеческий статут Берза. Объясняя нам Стругу, Бэл главного героя «Клетки» нам объясняет. И попутно подчеркивает, что такие люди, как Берз, не единицы.

На этом, по сути дела, и кончается роль Владиса Струги в романе. Начинается роль Эдмунда Берза. Именно он угодил в ту злосчастную клетку.

А теперь раскинем, как говорится, мозгами: был ли хоть один человек в окружении Ригера, который знал бы о его душевных терзаниях, кто был бы допущен в его истинный мир и тем самым, хорошо представляя, с кем он имеет дело, мог бы в тяжелую минуту оказать Ригеру реальную помощь — понять, что с ним происходит, подсказать, как жить дальше?

Нет, не было в окружении Ригера такого человека. Даже Ева не знала, какие тайные силы движут делами и поступками мужа, даже ей не открыл Ригер дороги к истинному себе. Окруженный людьми, не мыслящий жизнь без людей, он в то же время всегда пребывал в высокомерном одиночестве, и не случайно, когда уже невозможно было отвертеться от колющей глаза правды, когда жестокие обстоятельства вынудили его заговорить о том, кто же он есть, не Еве, не Иванову, не Кризенталю он растворил свою исстрадавшуюся в заточении душу, а опять же — только себе самому. Своему личному Следователю. Он не проговорится!

Следователь Струга лично не знает разыскиваемого им Эдмунда Берза. Но день ото дня он все более проникается чувством, что лично знает этого человека. Их внешнее сходство, в конечном итоге, лишь остроумная литературная игра, которая понадобилась Бэлу в общем для малого: объяснить особую заинтересованность следователя в розысках Берза. Но не эта особая его заинтересованность обеспечивает удачный поиск. Вот что его обеспечивает: пройдя по следу, опросив членов семьи, товарищей, сослуживцев Берза, Струга смог в кратчайшее время создать в своем воображении живой облик таинственно пропавшего архитектора, его точную копию.

Нет, конечно, не всем и не весь Берз был открыт