вопрос. Но живут, вполне соответствуя уровнем своего развития времени на дворе.

Это не всем адресовано: родись в свое время. Сказано это о людях выдающихся, незаурядных, о тех, кто по своему интеллекту, воззрениям, знаниям и пониманию жизни то ли опережают время (рано родились), то ли пропустили момент для наилучшего использования своих сил (родились поздно). Подобных примеров — и из истории, и из жизни вокруг — можно привести не один и не два. Ню в том-то и дело, что Ригеру эти примеры совсем не нужны. Как умный человек, он, без сомнения, понимает, каких людей и какие судьбы имеет в виду библейский тезис. Однако делает вид, что заложено в него другое понятие, что этот тезис касается всех, в том числе и его самого.

Но ведь он-то… не такой, как все! Он — незаурядная личность. Незаурядная личность — а вот разногласий с временем пет! Что это значит? Значит, что чепуха, выдумка это: родись в свое время.

Однако Ригер не «чепуха» говорит, он говорит: «ненавижу». И правильно. Потому что «дурацкая побасенка» та попала ему не в бровь, а в глаз. Она пронзила его самолюбие острой, как шило, мыслью, что оп-то, Ригер, когда бы и где ни родился, всегда и везде пришелся бы ко двору. Встал бы на рельсы и покатил, никуда не сворачивая.

Ах, как мучит его эта мысль! Сколько стараний прикладывает его разум-тиран, чтобы пресечь ее разлагающе-пагубную работу. Но тщетно. Всесильный, с легкостью избавлявшийся от иных чуждых проникновений, здесь он оказывается бессильным.

И тогда Ригер решается. Чтобы жить дальше, как жил, чтобы верить в бога-себя, как верил, ему необходимо — сегодня, сейчас же! — опровергнуть гнетущую его мысль, доказать, что рельсы, по которым он катится, не только лишь временем выложены, — что в разумную их направленность внесен и его, Юриса Ригера, самостоятельный вклад… И вот он приглашает к себе отца и старшего брата Рудольфа. Он должен их помирить.

Но помилуйте, какая здесь связь: желание примирить двух не желающих примириться родственников и попытка вторгнуться в такую высокую сферу, как время, стремление оказать на него какое-то там влияние?

Есть связь. И, если задуматься, то прямая. Рудольф и старый Ригер не просто люди двух разных поколений. Это люди разного исчисления времени! Отец и сын, у них общая кровь, по жизнь их сложилась так, что встали они друг против друга куда как решительней, чем в кровной вражде. Они антиподы во всем: в морали, в понимании жизни, что идет за окном, в понимании самого ее смысла. Это — два полюса неконтактных идей, нестыкующихся мировоззрений. Примирить их — все равно, что примирить воду с огнем, день с ночью.

Обо всем этом Юрис Ригер, конечно же, знает. Но это последний шанс. И он совершает насилие над природой: зажмурив глаза, резко бросает трамвай в сторону. И тот… сорвавшись с пути, сминает предупредительные сфетофоры и регулировочные посты. Катастрофа!.. Израненный на войне, не жалевший своего горячего сердца после войны, Рудольф Ригер не выдерживает насильственной встречи с тем, кто его породил и кого он более всех на земле ненавидел.

…Вот тут-то и появляется Следователь. Тут-то, раздавленный происшедшим, Юрис и произносит фразу о смысле жизни, которая перечеркивает все то высокое, что раньше он нам говорил. Перечеркивает его образ.

Роман Алберта Бэла тонко организован. Отдав собственные сокровенные мысли о времени и о жизни вообще Юрису Ригеру, писатель ввел в текст несколько коротеньких эпизодов, которые сутью своей лишают героя права быть законным носителем и проповедником этих мыслей. Герой недостоин говорить то, что он говорит.

Однако эти коротенькие эпизоды (на них-то и строил я свои рассуждения), в которых вскрывается вся подноготная Ригера и в которых вся соль, при беглом прочтении романа едва уловимы, и потому, видимо, не случайно первые его критики писали о главном герое как о единомышленнике Бэла, как о резонере, чуть ли не двойнике автора, по сути дела отождествляя писателя и его героя буквально во всем. Отсюда и утверждение, что Бэл написал исповедальный роман.

Но если бы все это было действительно так, то при чем же тут Следователь, который, кстати сказать, единодушно был признан критикой как совесть героя? Ведь Ригер не был замечен критикой абсолютно ни в чем, что указывало бы на какие-то его прегрешения перед людьми и перед самим собой. Что надо Следователю от человека, совесть которого чиста?

Неувязка. Основная, породившая череду других неувязок.

А у Бэла все увязано крепко. Не панегирик человеку-творцу он написал, а трагедию творческой личности, что вознамерилась жить, сообразуясь с жесткими рекомендациями лишь одного бога-разума. Но разум без сердца, без совести — смерть для художника. Чувствами не согретый, холодный разум может плодить только единственное: мертвечину.

Герой Бэла не кончился как человек и творец. Суровый и неподкупный, требующий честно ответить — так ли живешь? — навис над ним Следователь. Совесть вырвалась из глубокого сна, выжила— значит, выжил в Юрисе Ригере человек. И как верный признак возвращения к себе — его желание разнести вдребезги все сработанное им до того, когда впервые вошел к нему Следователь и пронзил невидимым взглядом. «Крепкий парень, — говорил этот взгляд. — …Сразу не раскусишь».

Да, не сразу раскусишь роман Алберта Бэла. Уж так он устроен.

Так и «Клетка» устроена.

Но теперь у нас уже есть опыт. Мы уже побывали в мастерской Бэла. Уже знакомы с некоторыми принципами в его работе. Уже знаем, что явное, на что усиленно нажимает Бэл, совсем не то, что он в действительности хочет сказать. Знаем, что тайное надо искать. Там его главные мысли.

Так вот, настроимся на их поиск. Прежде всего вот где поищем: клетка, в которой оказывается Эдмунд Берз, и путы-рельсы Юриса Ригера — не одно ли это и то же? Тут — ни туда ни сюда, там — ни туда ни сюда. Конечно, клетка и рельсы суть вещи разные, но символы, что за ними угадываются, — схожие, если не сказать, равноправные, синонимические: попал человек.

Поищем еще. Следователь Юриса Ригера, как мы знаем, это его внутренний голос, голос разбуженной совести. Нелепо, конечно же, было бы думать, что герой «Клетки» — следователь Владис Струга и разыскиваемый им Эдмунд Берз — также одно и то же лицо, по вот ведь какая странность: у того и у другого рост — метр восемьдесят, вес — семьдесят три, волосы — белесые, глаза — серые, оба увлекаются горными лыжами, играют в теннис, знают те же три