Иисус ответил не сразу. Он задумался и, наконец, сказал:

— Нет. Думаю, что я бы не смог. Потому Бог сжалился надо мной и определил мне более легкий долг — быть распятым.

Иисус взял Иуду за руку и тихо, обольстительно заговорил:

— Только не оставляй меня, помоги мне. Ты уже переговорил с первосвященником Каиафой? Слуги Храма уже вооружились, уже готовы схватить меня? Все сделано, как мы договорились, брат мой Иуда? Так отпразднуем же ныне вечером все вместе Пасху, и я кивну тебе, когда ты должен встать и отправиться за ними. Черных дней всего три, и промчатся они с быстротой молнии. А на третий день мы все обнимемся и пустимся в пляс, ибо придет воскресение!

— А другие будут знать о том? — спросил Иуда, указав большим пальцем на учеников, гурьбой следовавших за ними.

— Сегодня вечером я скажу им, чтобы они не оказывали сопротивления воинами и левитам, которые придут схватить меня.

Иуда презрительно скривил губы:

— Это они-то окажут сопротивление? И где ты только выискал их, Учитель? Все как на подбор! Иисус опустил голову и ничего не ответил. Луна восходила, изливая свет, который лизал камни, деревья, людей. Темно-голубые тени падали на землю. Позади шли гурьбою, разговаривая и споря друг с другом, ученики: одни уже облизывались, думая о накрытом столе, другие с тревогой вспоминали двусмысленные слова Учителя, а Фома вспомнил бедного почтенного раввина:

— И с нами будет то же, что с ним!

— Что? Мы тоже умрем? — оторопело спросил Нафанаил. — Разве не было сказано, что мы отправляемся за бессмертием?

— Так оно и есть, но прежде мы должны пройти через смерть, — объяснил ему Фома. Нафанаил покачал головой.

— Плох такой путь к бессмертию, — проворчал он. — Не поздоровится нам на том свете, помяните мои слова!

Иерусалим уже возвышался перед ними в воздухе, залитый лунным светом, белоснежный и прозрачный, словно призрак. В сиянии луны казалось, что дома оторвались от земли и повисли в воздухе. Все отчетливее становился шум сливавшихся воедино людских голосов, поющих псалмы, рева и блеяния закалываемых в жертву животных.

У восточных ворот их поджидали Петр и Иоанн. С сияющими в лунном свете лицами они радостно бросились навстречу.

— Все было так, как ты сказал, Учитель. Столы накрыты, пожалуйте отведать угощения!

— А что касается хозяина, то он приготовил угощение и исчез, — сказал, смеясь, Иоанн.

Иисус улыбнулся:

— Это и есть верх гостеприимства, когда хозяин исчезает. Все ускорили шаг. Улицы были заполнены людьми, горящими фонарями и миртовыми венками. Из-за закрытых дверей торжественно звучал пасхальный псалом:

Когда вышел Израиль из Египта,

Дом Иакова из народа иноплеменного,

Море увидело его и побежало,

Иордан обратился вспять.

Горы прыгали, как овцы,

И холмы — как агнцы.

Что с тобою, море, что ты побежало,

И с тобою, Иордан, что ты обратился вспять?

Что вы прыгаете, горы, как овцы,

И вы, холмы, как агнцы?

Пред ликом Господа трепещет Земля,

Пред ликом Бога Израилева,

Превращающего скалы в озеро воды,

И камень — в источник воды!

Проходившие мимо ученики подхватили пасхальный псалом и тоже запели его, следуя за Петром и Иоанном. Все кроме Иисуса и Иуды забыли страхи и тревоги и спешили к накрытым столам.

Петр и Иоанн остановились, толкнули дверь, помеченную мазком крови заколотого агнца, и вошли внутрь, а следом вошел и Иисус с проголодавшимися спутниками. Они прошли через двор, поднялись по каменной лестнице, вошли в горницу. Столы были накрыты, три семисвечных светильника освещали агнца, вино, пресный хлеб, закуску, а также посохи, которые должно держать во время вкушения пищи, словно готовясь в дальний путь.

— Приветствуем тебя! — сказал Иисус и, подняв руку, благословил невидимого хозяина.

Ученики засмеялись:

— Кого ты приветствуешь, Учитель?

— Незримого, — ответил Иисус, строго глянув на них. Он опоясался широким полотенцем, взял воду, опустился на колени и принялся мыть ноги ученикам.

— Не могу позволить, чтобы ты мыл мне ноги, Учитель! — воскликнул Петр.

— Если я не вымою тебе ноги, Петр, ты не сможешь войти вместе со мною в Царство Небесное.

— Ну, тогда. Учитель, не только ноги, но и руки и голову, — сказал Петр.

Ученики уселись за столы. Они проголодались, но никто не решался протянуть руку к еде, потому как в тот вечер лицо Учителя было строгим и горечь была у него на устах. Одного за другим Иисус обвел взглядом учеников — от сидевшего справа от него Петра до сидевшего слева Иоанна, всех. И сидевшего напротив своего сообщника сурового и угрюмого рыжебородого.

— Прежде всего, — сказал Иисус, — выпьем соленой воды, дабы помянуть слезы, пролитые отцами нашими на этой земле неволи.

Он взял большой глиняный кувшин с соленой водой, наполнил из него до краев сперва чашу Иуды, затем плеснул по нескольку раз в чаши прочих учеников и напоследок наполнил до краев собственную чашу.

— Помянем слезы, мучения и борьбу человека, стремящегося к свободе! — сказал он и одним духом осушил свою наполненную до краев чашу.

Все выпили и вытерли губы, а Иуда осушил свою чашу одним глотком и показал ее Иисусу, повернув вверх дном: ни капли не осталось внутри.

— Молодчина, Иуда, — сказал, улыбнувшись, Иисус. — Ты стерпишь и большую горечь.

Он взял пресный хлеб и разделил его. Затем разделил и агнца. Каждый протянул руку и посыпал свою долю, как велит Закон, горькими травами, душицей, перезревшими маслинами и лавровым листом. А затем полили мясо красным отваром, напоминавшим, что предки их изготовляли кирпичи, пребывая в неволе. Ели спешно, как велит Закон, и каждый держал наготове посох и выставил ногу, словно готовясь отправиться в путь.

Иисус смотрел, как они вкушают пищу, но сам не притронулся к еде. Он тоже держал посох и выставил правую ногу, готовый к дальнему пути. Все молчали. Было слышно только, как смыкаются челюсти, как обгладывают кости да сталкиваются друг с другом чаши с вином. В потолочном окне над ними показалась луна. Половина столов оказалась залита светом, половина погрузилась в лиловый сумрак.

Прерывая глубокую тишину, Иисус сказал:

— Пасха — это переход, верные мои спутники. Переход от тьмы к свету, от рабства к свободе. Однако Пасха, которую мы справляем сегодня, означает нечто большее: нынешняя Пасха — это переход от смерти к бессмертию. Я иду впереди и указываю вам путь, товарищи.

— Ты снова заговорил о смерти, Учитель, — встрепенулся Петр. — Снова слова твои, как нож двуострый. Если тебе грозит какая-нибудь опасность, говори смело — мы Ведь мужчины.