Но в «сражении за договор» речь шла о нечто большем, чем о простом конфликте между партиями. Разногласия между Вильсоном и республиканцами не были разногласиями между либералами-интернационалистами и закосневшими изоляционистами, хотя и это имело место. Вильсон представлял себе США в роли смотрителя за мировым порядком, в то время как взгляды республиканцев на мирный процесс были ближе к взглядам европейцев. Невнятным обязательствам, заложенным в Статуте Лиги Наций, Лодж гораздо больше предпочитал развитие союза, сложившегося еще во время войны между Америкой, Британией и даже Францией. Если Америке предстоит взять на себя новые жесткие международные обязательства, то она должна ясно представлять, с какими ограничениями в ее собственной политике это будет связано. Союзы военного времени имели разумное обоснование, которое было вбито в переменчивое сознание демократического американского электората[989]. В противоположность этому, Лига Наций представлялась чем-то весьма неопределенным. Мыслившие юридическими категориями республиканцы-интернационалисты, такие как Элиу Рут, относились к формулировкам, содержавшимся в Статуте Лиги Наций, намного серьезнее, чем это мог себе представить Вильсон[990]. Они считали, что Америке грозят последствия взятых ею на себя юридических обязательств перед организацией с непонятными принципами. Допускающие изменения обязательства общего характера, содержавшиеся в статье 10, не требовали согласия Сената. Имеются свидетельства того, что Вильсон на самом деле видел в Лиге Наций способ освободить Америку от тесных объятий ее партнеров из Антанты. Об этом он говорил и в Белом доме во время ланча с лидерами Сената в середине августа, указывая на то, что статья 10 подразумевает лишь моральные обязательства[991]. Если же Соединенные Штаты с самого начала будут открыто отстаивать свой суверенитет, то они потеряют возможность руководить мнением мировой общественности[992].

В начале 1920 года, оправившись от гипертонического криза и шока, вызванного первым отказом Сената одобрить договор, Вильсон дал ясно понять, что намерен и впредь выступать в роли лидера. В период с 7 по 30 октября 1919 года все великие державы, признанные в Версале (Италия, Британская империя, Франция и Япония), ратифицировали договор с Германией. Но это было лишь началом длительного и сложного процесса выполнения договора. Кроме того, предстояло уладить вопрос вокруг Адриатики, а также определить отношения с Османской империей. Несмотря на то что Сенат не утвердил договор с Германией, а США не вступали в войну с Османской империей, Вильсон и на этот раз пожелал выступить в роли арбитра. Казалось, что теперь, когда последний раунд конфронтации с Сенатом близился к завершению, для Вильсона стало еще важнее решительно продемонстрировать свое влияние на внешний мир.

В феврале 1920 года президент неожиданно наложил вето на компромисс в решении вопроса о Фиуме, в котором в качестве посредников выступали Британия и Франция, посчитав, что Италия получает чрезмерные преимущества, и пригрозив полным уходом Америки с европейской арены. Затем Вильсон выразил свое несогласие с агрессивной политикой, которую Британия проводила в Турции. Но наибольшее давление было направлено на Францию. 9 марта в открытом письме лидеру сенатского меньшинства Гилберту М. Хичкоку, который готовил последнюю попытку ратифицировать договор, президент указал на то, что вызывавшая столько споров статья 10 в равной степени направлена как против возрождающегося милитаризма Франции, так и против Германии. Несмотря на протесты Парижа и оппозиции в Сенате, Вильсон не изменил своей позиции даже тогда, когда четыре дня спустя произошел военный переворот, и не во Франции, а в Германии. При всей очевидной опасности капповского путча, Вашингтон отклонил вето Парижа и одобрил запрос Берлина направить в Рур дополнительные контингенты рейхсвера и добровольческого корпуса для подавления Красной армии. Когда в ответ на это в апреле Франция оккупировала Франкфурт, Вильсон отозвал из сената договор, гарантировавший безопасность Франции, некоторые сенаторы хотели заменить им так и не ратифицированный мирный договор[993].

Для Лондона и Парижа внезапный возврат Вильсона к жесткой дипломатии оказался ощутимым шоком. В ретроспективе мы знаем, что политическое наследие Вильсона было обречено. Однако похоже, что сам он воспринимал повторный отказ Сената ратифицировать Версальский договор в марте 1920 года и конфронтацию с Францией как часть продолжавшейся борьбы, в которой, как всегда, переплетались внешняя и внутренняя политика. Несостоявшийся договор давал ему возможность воздействовать на ситуацию в Европе. Противостояние президента и Сената допускалось конституцией США[994]. Вильсон считал, что в моменты кризиса роль президента состояла в том, чтобы выступать в качестве переводчика истинной воли американского народа, противопоставляя этот личный взгляд партийным интересам, представленным в Конгрессе. После первой схватки в Сенате Вильсон всерьез рассматривал возможность пойти на беспрецедентный шаг и предложить оппозиционной группе уйти в отставку в полном составе, запустив тем самым механизм проведения референдума по вопросу о договоре. Уже отказавшись от этой необычной идеи, Вильсон смотрел на всеобщие выборы 1920 года как на «великий и торжественный референдум» по вопросу о будущей роли Америки в мире[995]. В данном случае он не только недооценивал неопределенность и нестабильность, которые сам привносил на международную арену. Он переоценивал значение своей харизмы во внутренней политике. Он трагическим образом переоценивал свои собственные физические силы. Но, что еще более важно, рассчитывая на понимание электората, он не осознавал взрывоопасности той социально-экономической ситуации, которая складывалась после войны. Осень 1919 года стала временем крушения не только внешней политики Вильсона, но и его видения будущего самой Америки.

II

В 1916 году, находясь на пике своего растущего энтузиазма, Вильсон обещал создать новый стиль управления, который, в отличие от прежнего, будет сосредоточен непосредственно на повседневных материальных заботах людей, выходить за обычные политические рамки[996]. Идея о том, что концентрация на экономических и социальных вопросах приведет к деполитизации общественной жизни, не имела будущего даже в самые лучшие времена. В 1919 году последствия мобилизации военного времени в сочетании с узкопартийной риторикой превратили вопросы, связанные с заработной платой, управлением в промышленности и состоянием сельского хозяйства, в предмет ожесточенных споров. В июле 1919 года, когда Вильсон только вернулся из Парижа, всего в нескольких кварталах от Белого дома были подожжены целые кварталы, в которых проживали афроамериканцы. Число забитых насмерть, застреленных или сгоревших заживо составило 15 человек. В Чикаго погибли 38 человек[997]. Тысяча семей афроамериканцев осталась без крова. В общей сложности летом 1919 года самые массовые со времен Гражданской войны расовые беспорядки охватили 25 американских городов. Банды белых совершали нападения на военнослужащих-афроамериканцев и недавно поселившихся в северных городах Америки мигрантов, ставших символами социальных перемен военного времени.