Если хотите получить что-нибудь от человека, я бы посоветовал подсадить его на наркоту на один-два месяца, а потом взять и отнять — тогда он запоет как миленький. Джейн была со мной все семьдесят два часа. Видела, как я лезу на стены — из-за чего, кстати, я навсегда разлюбил обои. Мышечные спазмы, которые тебе практически не подконтрольны. И тебе жутко стыдно за себя, но ничего не поделаешь — надо. Но я больше не пошел доставать дозу, потому что после того, как выкарабкался, просто заперся в четырех стенах. Джейн была рядом. Джейн сняла меня с крючка. И это был последний раз. Больше я туда не сунусь.

От Аниты, наоборот, ждать было нечего. Она, со своей стороны, делать ничего не собиралась. Ведь, если мы хотели оставаться вместе, мы должны были вместе через это пройти. А ей не хотелось. Наша ситуация выходила из-под контроля. Но теперь я не мог жить в доме с человеком, который продолжал сидеть. Это ведь не только меняет химию твоего организма, это меняет твои отношения с людьми. Тут-то и есть главная загвоздка. Я бы, наверное, остался с Анитой навсегда, но, когда дошло до этого очень важного этапа, когда допинг должен был уйти из нашей жизни, ей было не остановиться. На самом деле она и вообще никогда не останавливалась. Когда мы пробовали уйти в завязку на несколько месяцев в 1977-м, она доставала порошок за моей спиной. Я-то знал, что она сидит, по зрачкам всегда понятно. Ну вот, а теперь я даже не мог поехать с ней повидаться. Тут я и сказал себе: ну что ж... это Анита. Тут все и порвалось.

Я уже слез с иглы, и мы репетировали перед туром 1978 года на базе Bearsville Studios в Вудстоке, штат Нью-Йорк. В один прекрасный день прямо с небес на вертолете появилась Лил. Она приехала со своей подружкой Джо Вуд, будущей женой Ронни, на его, Ронни, день рождения. Оставалось где-то десять дней до отъезда в тур, и то, что я в этот момент нашел себе такого нового друга, — это почти как будто кто-то подгадал свыше. Её настоящее имя — Лил Вергилис, хотя все время писали то как Лил Венгласс, то как Лил Грин — это по мужу. Она, точно, шведка, хотя после десяти лет в Лондоне стала настолько лондонской девчонкой, что даже не верилось. И разговаривала соответствующе, со всеми словечками. Ослепительная шведская блондинка в расцвете лет. Когда я познакомился с Лил, она была как Мэрилин Монро. Глазам больно. Розовые люрексовые колготки и белокурые волосы Но еще она была большая умница с большим сердцем. Милейшая женщина, прекрасная любовница — я только-только ушел в завязку, и вдруг появляется человек, который заставляет меня радоваться. Я с ней так смеялся, что выкарабкался Реально, вылез за ней из бездны. Ведь не так легко бросить это дело, как можно подумать по моим словам, после десяти-то лет на игле и пяти-шести ломок. А держаться, чтоб не соскочить, — это еще одно испытание, и Лил, спасибо ей, совершенно переключила мне мозг. Мы просто впились друг в друга — где-то год это длилось. Нам было очень кайфово вдвоем. Лил оказалась для меня глотком свежего воздуха. Очень легкий человек, офигенно веселый, заводной как никто. Ей только предложи. С ней было невероятно смешно, с её остротами, и в постели тоже превосходно. Из нее перла энергия, она постоянно брала на себя какие-нибудь дела. Например, готовила завтраки и поднимала меня, чтоб я не опоздал. Как раз что мне тогда требовалось. Мика она настораживала — это тебе не девицы из «Студио 54», совсем другой тип. Ему было непонятно, что я с ней делаю. С нашими с ним браками и не совсем браками тогда вообще было напряженно. Бианка подала иск на развод. У него теперь появилась Джерри Холл, и мы с Джерри вполне пришлись друг другу.

Я взял Лил с собой на гастроли, и там она поучаствовала в очередном эпизоде моей любимой игры «обмани судьбу» — я к этому моменту столько раз в жизни побывал на краю, что было уже не смешно. На сей раздело было в загоревшемся доме, который мы снимали в Лорел-каньоне в Лос-Анджелесе. Мы тогда легли спать, и Лил, как она потом рассказывала, услышала какой-то отдаленный хлопок. Она встала и приоткрыла занавеску, и снаружи было неестественно светло. Что-то не так. Она открыла дверь в ванную, и огонь взрывной волной ворвался в комнату. У нас было всего несколько секунд, чтоб выпрыгнуть в окно. Я в одной короткой футболке, а Лил вообще голая. И мы у всех на виду: народ уже собрался, снует лихорадочно, старается погасить пожар, плюс история моментально становится громким сюжетом, как только туда добралась пресса. К нам подъехала какая-то машина, и мы, благодарные, в нее забрались. Потрясающе, но это оказалась кузина Аниты. Мы в шоке. Дальше она отвезла нас к себе домой, одолжила какие-то шмотки, и мы поехали в гостиницу. Наследующий день кто-то съездил посмотреть, что осталось, а там среди почерневшей травы был воткнут большой знак с надписью «Ну спасибо, Кит!».

Мой суд наконец состоялся в Торонто в октябре 1978-го. Мы знали, что приговор может прикрыть все наше общее дело, но наперекор обстоятельствам кое-кто старался найти плюсы и здесь. «Не думаю, что все будет так плохо, — говорил тогда Мик. — Надо сказать, что если случится худшее и Кита посадят в открытую тюрьму с миссис Трюдо пожизненно, я все равно собираюсь устроить гастроли. Может, мы могли бы проехаться с концертами по канадским тюрьмам. Ха-ха—ха».

Чем дольше шел процесс, тем яснее становилось, что Канадскому правительству очень хочется из него выпутаться. Канадские копы и все, кто был на их стороне, думали: «Вот классно! Четко сработано! Доставили чувака властям прямо с крючком во рту». А люди Трюдо думали: «Погодите-погодите, ребятки. Нам это нужно в последнюю очередь». Каждый раз, когда я показывался в суде, снаружи собиралось пять-шесть сотен человек, которые скандировали: «Свободу Киту, свободу Киту!» И мы знали, что вражеский лагерь — если нормально называть врагом тогдашнее канадское правительство, — короче, наши обвинители чувствовали себя неуверенно. Я, наоборот, чувствовал себя спокойно. Прикидывал так: чем плотней меня обложат, тем легче будет выбраться. Полиция, по крайней мере прокуроры, ни из чего, конечно, выпутываться не собиралась. Но, как заметил Билл Картер, практически во всех делах, заведенных на нас в то время, блюстители закона оказывались нечисты на руку. Они знали, что никаким сбытом я не занимаюсь, но они хотели как угодно продавить эту статью через присяжных, чтобы повесить на меня долгий и беспрецедентный срок. Тут они просчитались. Посмотрите на Кита Ричардса. Он не торгует наркотиками. У него денег и так больше, чем надо. Обвинять его в сбыте только ради сурового приговора — полный абсурд. Он безнадежный наркоман. Проблемы его — медицинские. Мои адвокаты подготовили записку, из которой было видно, что, если опираться на все правовые прецеденты и местное судопроизводство, если бы я не был Китом Ричардсом, я бы наверняка получил условный срок максимум. И только в последний момент прокуроры поменяли обвинение со сбыта на хранение плюс добавили хранение кокаина. Но этим маневром они только себе же подгадили, засветились. Они вообще своими телодвижениями больше выставили в дурном свете канадские власти, чем меня. «Ого, знаешь новость? Кит Ричардс-то на героине сидит». Новость, называется. А вот новость про жену премьер-министра, которая ошивается в гостинице и ищет с кем переспать, — это другое дело. Так что одна история пересилила другую, так сказать. У меня-то было ясное чувство: что там на меня собрались свалить, это точно выше моего понимания, или ниже, как посмотреть. Кто знает, что там на самом деле происходит? Это называется политика. Одно из самых подлых занятий в мире.