Анжелина попыталась вырваться, но дядюшка крепко ее держал.

— Ты сейчас увидишь, как обращаются с заблудшими овцами, отверженными, новыми катарами! — воскликнул он, грубо волоча за собой племянницу.

— Замолчи! — закричала Анжелина. — Ты все валишь в одну кучу. Сжалься надо мной, дядюшка Жан! Я хочу вернуться в таверну.

Но Жан Бонзон не слушал ее. Через несколько минут Анжелина очутилась в первом ряду. Рядом стояла Жанна Сютра. Она громко выкрикивала оскорбления и проклятия в адрес человека, которого жандармы привязывали к одной из своих лошадей. Луиджи бросало из стороны в сторону. Лицо его было в крови, руки в порезах. Из-под разорванной рубашки виднелось тело, покрытое кровоподтеками.

— Назад! Назад! — орал бригадир, размахивая саблей. — Дайте пройти! Все, хватит! Мы должны отвезти его в тюрьму.

Собравшиеся не унимались. Большинство что-то кричало на местном диалекте, некоторые изо всех сил плевали в сторону Луиджи. Полетели камни. Один камень угодил в кобылу бригадира. Почувствовав боль, животное, и так напуганное суматохой, встало на дыбы.

— Назад! — рявкнул жандарм.

Именно в этот момент Луиджи поднял голову. Хмурый, он смотрел на Анжелину, словно на улице больше никого не было, и она прочла в его взгляде такую печаль, такой ужас, что закрыла глаза. Все поплыло, все стало смутным, нереальным. Не будь рядом Жана Бонзона, она упала бы на землю. Он вовремя подхватил племянницу. Анжелина потеряла сознание.

Анжелина пришла в себя, почувствовав во рту крепкий вкус алкоголя. Она захотела выплюнуть его, но смогла только слабо кашлянуть. Чья-то сильная рука помогла ей сесть.

— Ну вот, она возвращается к нам, — услышала Анжелина голос Жанны Сютра. — Черт возьми, ваша племянница напугала нас! Я тоже едва не лишилась чувств, увидев дочь в луже крови в тот вечер, когда она рожала. Но сердце мое не дрогнуло при виде этого негодяя в руках жандармов.

Эвлалия лежала на кровати. Она с интересом смотрела на молодую женщину, которая часто моргала, сидя на стуле возле камина. После родов Эвлалия без устали расхваливала Анжелину, которая помогла ей избежать худшего, а именно грязных рук местной матроны и ее ржавого крючка.

— Возможно, в толпе ее кто-то сильно толкнул, мама, — предположила кормилица. — Дай ей еще водки с сахаром.

— Нет, спасибо, этого хватит, — сумела выговорить Анжелина. — Мне очень жаль, что я доставила вам столько хлопот.

Молодая женщина попробовала встать, но тут же покачнулась. Дядюшка обхватил ее за талию.

— Я должен отвести тебя в жандармерию, — прошептал он.

— Сначала, раз уж я тут, я хочу осмотреть Эвлалию. Ты можешь подождать меня на улице.

Жан Бонзон пожал плечами, не слишком ласково попрощался с хозяйкой дома и вышел.

— Зять и мой муж уехали в Масса вместе с остальными, — сказала Жанна Сютра с завистью в голосе. — Когда отец Марты увидит убийцу своей малышки, там возникнет потасовка.

— Несомненно, — вполголоса ответила Анжелина с отсутствующим видом. — Как вы себя чувствуете, Эвлалия?

Анжелина едва держалась на ногах. Но главное, ей не хотелось обсуждать арест Луиджи. Вспышка ненависти, насилия и жестокости, беспомощной свидетельницей которой она стала, не давала Анжелине покоя. Ей необходимо было сосредоточиться на чем-то другом. Сейчас она дорого дала бы, чтобы оказаться за сотню лье от долины.

— Вы разрешите мне осмотреть вас? — спросила она, подходя к кровати.

— О, конечно! Вы обещали прийти сегодня утром, и я ждала вас. По правде говоря, чувствую я себя не очень-то хорошо. Я не могу сидеть, а когда писаю, мне больно. К тому же я не могу ничего делать. Мама помогает мне сесть на ведро, там, рядом с кроватью. Но у меня сразу же возникает ужасная боль.

— Вам нужно подкладное судно, как у нас в больнице, — сказала Анжелина, приподнимая простыни. — В крайнем случае, пользуйтесь тазиком. Жанна, вы с вашим зятем сможете приподнять Эвлалию?

— Нет, только не это! — запротестовала та. — Если Проспер будет меня держать, я не сумею пописать. Я стыд еще не потеряла!

Бедная Эвлалия расплакалась. Анжелина начала ее осматривать и сразу почувствовала запах крови и мочи.

— Жанна, Эвлалию надо подмывать теплой водой и мылом, иначе рана воспалится и швы, которые наложил доктор, разойдутся. Поймите, это очень важно. Еще было бы хорошо смазывать промежность мазью на основе окопника[61], она помогает ранам быстрее заживать.

— Но у нас нет такой мази, мадемуазель, — посетовала Жанна.

— Так приготовьте ее. Соберите окопник, сейчас он в изобилии растет на склонах гор. Потом измельчите листья и корни и смешайте их с топленым свиным салом. А что с ребенком?

Женщины перекрестились. Со слезами на глазах Эвлалия прошептала:

— Его вчера похоронили. Увы, я не смогла присутствовать на похоронах. Муж сказал, что так будет лучше, поскольку он ненормальный.

Анжелина молча кивнула головой. Она укрыла Эвлалию простыней и ободряюще сжала ее руку.

— Мужайтесь, Эвлалия! Соблюдайте гигиену, не делайте лишних усилий, и тогда вы скоро поправитесь. Я покидаю вас. Спасибо за гостеприимство!

— Но не могли же мы оставить вас лежать на земле! — воскликнула Жанна Сютра. — Как только вы упали на руки вашего дядюшки, я сразу ему сказала, чтобы он отнес вас к нам. Наш дом рядом. Мы вам многим обязаны!

Анжелина простилась с женщинами. Она вышла, говоря себе, что у нее не хватит сил поехать в Масса и вновь увидеть толпу, жаждущую мести. Но Анжелина знала, что у нее нет выбора. «Я единственная, кто может свидетельствовать против Луиджи, — подумала она, оказавшись на улице. — Боже мой, я же должна чувствовать облегчение, успокоиться, наконец. Этот мужчина больше никому не причинит зла. Больше не будет жертв». Но Анжелина напрасно себя убеждала. Она боялась, что совершила ужасную ошибку. «А если он невиновен? Возможно, его казнят из-за моей ошибки. Суд состоится не здесь, скорее всего, в Тулузе. Боже мой, кровь на его лице и теле, а взгляд, который он мне послал… Странно, но я не увидела в нем ни ненависти, ни злобы».

— Ну как, племянница? — спросил Жан Бонзон. Он стоял на солнце и курил папиросу. — Ты сама не своя…

— А ты производишь впечатление верховного судьи, готового пригвоздить меня к позорному столбу, — ответила Анжелина. — Где Спаситель?

— Твоя собака уходит когда захочет и куда захочет. Я тебе уже говорил. А вот ты — другое дело. Черт возьми! Пойдем к двуколке. Я отвезу тебя в жандармерию. Ты должна дать показания.

— Я знаю. Но сперва я хочу вернуться к бедному ослу и отвязать его. Дядюшка Жан, ты сможешь забрать меня оттуда?