– Ты все же нашел ей применение, – заметил я.

Обернувшись, Арне снял с себя плащ и накрыл им Лизен.

– Нечего ей лежать в таком виде, бедняжке.

Я не двигался, придавленный телом Бергстрёма, все больше убеждаясь в том, что он не дышит. Однако проверить не решался.

Арне развязал ремни, освободил Лизен и заметил, что ее губы залеплены скотчем.

– Что за дрянь?

Арне потянул за край ленты, та отошла с хрустом.

– Вам помочь подняться? – спросил он.

Лизен, покачиваясь, встала на ноги. Арне поддерживал ее за плечо.

Ее нижняя губа кровоточила. На запястьях остались следы ремней. Лизен прокашлялась и сплюнула на пол.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался я.

– Бывало и лучше.

Голос Лизен звучал хрипло. Она пожевала губами, будто у нее пересохло во рту, и поплотнее завернулась в плащ Арне.

Он налил ей воды из крана и протянул стакан. Но Лизен пить не стала. Вместо этого прополоскала рот, шагнула вперед и плюнула Бергстрёму в лицо.

Арне придержал плащ и обернул его вокруг ее бедер.

Лизен наклонилась, подняла с пола клюшку для гольфа и, сжимая ее обеими руками, изо всех сил ударила Бергстрёма в грудь.

– Лизен, Лизен, успокойтесь! – попытался я урезонить девушку.

Но клюшка взметнулась снова.

Лизен била по животу, бедрам, шее, лицу…

Тело Бергстрёма вздрагивало, и каждый удар болезненно отдавался у меня в подреберье.

– Мы сможем вытащить его отсюда? – спросил я.

– А он действительно мертв? – засомневался Арне.

Лизен в ужасе расширила глаза:

– Нет! Оставьте этого ублюдка лежать здесь!

– Он мертв, Арне, – заверил я. – Не дышит. Займись лучше Лизен.

Я уселся в кресло. В бок вонзилось не меньше десятка мачете. Дышать было больно, правая лодыжка пульсировала.

«Придется разрезать сапоги, иначе я их не сниму», – подумал я.

– У вас есть какая-нибудь одежда? – спросил Арне Лизен.

Та кивнула, покачиваясь, побрела на кухню и вернулась оттуда с вешалкой, на которую Бергстрём аккуратно повесил ее черные брюки.

– Трусы он засунул в карман, но они все равно изрезаны, – прошептала она.

– Что он с вами сделал? – поинтересовался я.

– Не сейчас, – отмахнулась Лизен.

Она скорчила гримасу, натягивая брюки на бедра.

– Боже, как больно…

– Он приставал к вам?

– Нет, на это он не способен. В детстве мать прижгла ему член сигаретой, с тех пор он не может… Он сам так сказал… Это все, что я знаю.

– Вау! – вырвалось у меня.

Прозвучало по-дурацки.

– А что он еще говорил?

Лизен махнула рукой:

– Не сейчас, Харри. В другой раз.

В глазах у нее стояли слезы. Щеки покраснели и опухли.

– Он…

– Потом, Харри.

– О’кей.

Арне не отрывал взгляда от Бергстрёма.

– Как ты проник сюда? – спросил я старика.

Он пожал плечами:

– Так же, как и ты. Сам ведь оставил лестницу снаружи.

– Спасибо, – проговорил я.

– Он мертв, – кивнул Арне.

– Выйдем в другую комнату, – предложил я.

Поднимаясь на ноги, я поневоле вспомнил Эгона Берга, фотографа с больными коленями. Я осторожно опустился на диван. Лизен хотела сесть рядом, но передумала, стояла, кутаясь в плащ Арне и глядя в пол.

Арне поднял глаза.

Я попытался сформулировать план дальнейших действий. Сначала про себя, потом вслух. Как и все мои планы, новый не был продуман до мелочей и оставлял место случайностям. Последнее не исключало успеха, я убеждался в этом уже много раз – когда писал статьи, проводил расследования, делал сенсационные разоблачения, рыл другим ямы… Неудач припомнил не много – в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, – но это было давно.

– Ничего не имею против, – согласилась Лизен, выслушав мое предложение.

Арне задумчиво кивнул.

– Поищи спички на кухне, – попросил я его.

Когда он вернулся, гремя коробком, я велел ему зажечь в доме все свечи. Две, толстые и массивные, я видел в фильме, где снималась Юстина Каспршик, но на глаза мне попались еще две, высокие и тонкие, воткнутые в подсвечники на подоконнике.

– Так бывает в книгах, – объяснил я. – Если успеем вовремя убраться, никто не узнает, что Арне убил Бергстрёма клюшкой для гольфа, и Лизен не придется ничего рассказывать.

– Я бы рассказала, – отозвалась Лизен.

– О’кей, полиция найдет Бергстрёма не раньше завтрашнего утра. Если порыться здесь хорошенько, а оставшееся спалить, никто не докажет, что мы в этом замешаны.

Я обвел вокруг рукой и только сейчас заметил, что на стенах висят плетки самых разных форм и размеров.

– Главное – держать язык за зубами, – строго предупредил я.

Арне и Лизен закивали. Арне выглядел озадаченным.

Лизен ткнула в комнату, где стояла черная скамья:

– Обычно все происходило там.

– Все?

– Да, самое главное, по крайней мере. Так говорил Бергстрём.

Я вспомнил о компьютере, который видел через окно большого дома.

– Нужно уничтожить его компьютер.

Моим словам никто не придал значения. Никому не было дела до того, что произойдет, если наша с Бергстрёмом переписка попадет в руки полиции.

В кухне есть ванная и туалет, а в нем наверняка найдутся рулоны туалетной бумаги. На окнах висят гардины. Наконец, сам дом деревянный.

Стоит уронить свечу – все сгорит в два счета.

Но ни один план не может предусмотреть все.

Я учил Арне и Лизен жечь деревянные дома, когда дверь медленно приоткрылась.

«Дробовик», – подумал я в первую секунду, потому что ружье с двумя стволами называется именно так. Причем у этого стволы были словно подпилены. Во всяком случае, мне они показались необыкновенно короткими, хотя я и не эксперт по ружьям.

Потом я увидел Джонни Бенгтссона.

До этого я встречался с ним только раз. Он стоял во дворе на противоположной стороне дороги, когда я проезжал мимо дома Бенгтссонов. Тогда он тоже был небритый, в потертых голубых джинсах и такого же цвета джинсовой куртке, клетчатой рубахе, стоптанных, грязных ботинках и кепке. В теплую комнату ворвался холодный воздух.