Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сказал, я Ул. Земля Ула нужна всем. Я страшный Ул, я убиваю!
— Молодец, папаша. Приветствую! — я потряс сложенными ладонями над головой. Бесперспективно. Когда дрова разговаривают, а при тебе нет огня…
Пока мы так интересно беседовали, у реки собралось не меньше пятидесяти обозленных колод. Карлики горланили угрожающее. Одежды и украшений они не носили. Оружия тоже не было видно, но большие клыки и крепкие мускулы говорили о том, что Ул не шуткует.
— Что делать? — испугалась Нальте. — Они разорвут нас на части, если мы выйдем на берег.
— Берег Ула тут, — гавкнул карлик на девушку. — Ты выше меня. Я убиваю!
— Дочура, надо попробовать все-таки договориться с ними, — сказал я, но через пару минут понял, что все мои потуги ни к чему не приведут. Очевидно, словарный запас коротышки был так же обширен, как у нобарганов. Ничего, кроме уже высказанного, я не услышал. Его по-прежнему звали Улом, и Ул всех, кто был выше его ростом, по-прежнему убивал, хоть кол на голове теши.
Мне так не хотелось уходить обратно!
Я же знал, что рано или поздно нам все равно нужно будет перебираться на тот берег, а другого такого брода мы можем больше не встретить. В конце концов нам пришлось развернуться. В перспективе, нарисованной страшным Улом, приятного было мало, а иных предложений так и не поступило.
Мы, держась за руки, отправились снова на оставленный берег. Вышли на сушу и оглянулись. Волосатые карлики продолжали стоять на том берегу, угрюмо глядя нам вслед. Снова вздымали сучочки своих маленьких пальцев, злились, сердились и страшно сучили ножонками. Точно все они были Улом, и убивали все. Видом одним. Эти старые бревнышки-ветки скрылись лишь после того, как мы отправились в чащу.
Весь день мы шли вниз по реке, надеясь найти хоть какие-то следы пребывания Дуаре, но тщетно. Я медленно приходил в ненавистную фазу отчаяния.
Нальте старалась как-нибудь поддержать меня, но у нее это не получалось, так как она и сама не очень-то верила в то, что Дуаре жива.
Потом я смог подстрелить какую-то маленькую зверюшку. Мы не ели весь день и были ужасно голодны. Ближе к вечеру нам удалось развести огонь и поджарить кусочки нежного мяса. После этого я устроил в кроне большого дерева гнездо, которое, как это делала Дуаре, покрыл какими-то огромными листьями. Они же заменили нам одеяло. Когда наступила ночь, мы уютно там расположились, но никак не могли уснуть.
Каждый раздумывал о своем. О чем думала Нальте, не знаю, а я — то о нежной маленькой пятке, то о своем беспредельном авантюризме. Я проклинал тот день, когда решил построить ракету, доставившую меня на Венеру. Но в следующую минуту — благословлял его. Дома остались все правильные девушки мира, а здесь я нашел пра-правильную.
Нальте нарушила молчание первой.
— Ты очень любил Дуаре? — спросила она, словно прочитав мои мысли.
— Я люблю ее, — пришлось поправить, не мог слышать прошедшего времени.
— Как это тяжело, наверное, потерять возлюбленную, — вздохнула Нальте.
— Я ее не терял. Мы просто расстались на время.
— Она тоже любила тебя?
— Нет, Дуаре меня не любила, — ответил я с крайней серьезностью. А чего, в самом деле, шутить-то? Лучше уж горькая правда. Одного любишь, другого нет. — Не любила. Так, по крайней мере, она сама говорила. Ей как дочери джонга запрещается любить первые семьсот лет.
Нальте почему-то рассмеялась. Совершенно не принимала во внимание глубину чувства страдающего человека.
— Сердце не подчиняется ритуалам и законам.
— Мала ты еще папу учить, — выпалил я, усердно вживаясь в образ отца. — Даже если б Дуаре меня полюбила, она все равно не могла бы об этом сказать. Ей не разрешается думать до двадцати лет. За нее думает джонг. Это недоступно моему пониманию, я вырос в другом мире и ничего не смыслю в ваших обычаях.
— Мне девятнадцать, я тоже дочь джонга, но если бы полюбила кого-то, мне было бы совершенно все равно, что сказали бы люди вокруг.
— Что ж, может статься, традиции в твоей стране отличаются здравым смыслом, — предположил я.
— Наверное. У нас мужчина никогда не выдаст своих чувств, пока девушка не признается, что его любит. А дочь джонга сама выбирает мужа. По складу души.
— У этого обычая есть свои достоинства, — признал я. — Но я сам хотел бы иметь возможность сказать ей об этом. Ты ее не знаешь… упрется, как скала. Если ей что-то не нравится — закроется и не подступиться. Ее ждать — помрешь.
— Наш мужчина всегда может показать девушке свое чувство, не используя слова. Я бы тотчас заметила это… если б очень любила, то сказала бы об этом сама.
— А если бы он тебя не любил?
Нальте пожала плечами.
— Сделала бы так, чтобы полюбил.
— Доча, как чудесно твоя голова устроена, — восхитился я. Признаться, к Нальте в самом деле трудно было остаться равнодушным. Встречают-то по одежке… Правда, оцени я ее по той одежке, в которой увидел свесившейся в люк, в смрадной сырости, — давно бы уже бежал один.
Дочурка у меня была стройной, ладной девушкой с гладкой и смуглой кожей. Черные пряди картинно рассыпаны по плечам. Во взоре играет радостный ум. Радостный ум — он не ум в обычном понимании, это скорее прикладное умение разбираться во всем. Черты лица правильные, а в губах без конца угадывалось что-то детское. При этом она держалась с достоинством, как и подобает особе королевской крови. Я ни на минуту не усомнился в том, что передо мною действительно дочь джонга.
— У меня, видать, на роду написано все время встречать королевских дочерей.
— И много ты уже встретил? — спросила она.
— Ты вторая, — серьезно ответил я.
Из темного леса временами доносился рев зверей, вышедших на охоту, или жалобные стоны пойманной жертвы. А потом опять наступала тишина, которую нарушало лишь журчание реки.
Я сам не заметил, как забылся и крепко заснул. Очнулся от чьего-то прикосновения. Открыв глаза, я увидел перед собой лицо Нальте.
— Ты собирался проспать целый день? — спросила она, улыбаясь. — Или два? Я нарушила твои планы?
В самом деле, было уже совсем светло. Я сел и осмотрелся.
— Ну вот, еще одну ночь прожили, — сказал я.
— А что впереди? — спросила Нальте задумчиво.
— Как знать, дочка, как знать…
Пока она собрала свежих плодов, я пожарил мясо, припасенное вчера. Завтрак вышел что надо. Теперь
