Когда он договорил, я смогла только кивнуть в ответ. По правде говоря, мне нечего было ему сказать. Я знала, что обречена, а потому робко молвила:

– Благодарю вас, доктор, я все поняла.

– Подойдите поближе, моя прекрасная пациентка, и не плачьте, пожалуйста. – Он улыбнулся и вытер мне слезы своим носовым платком. – Я не сдамся так просто и не отдам вас смерти без боя. Начнем?

– Да, – снова кивнула я, – спасибо вам.

Он выписал мне сильное средство – это был белый порошок из маковых головок, который надлежало смешивать с вином, поскольку у него был непереносимо горький вкус. Это лекарство должно было утолять мою боль днем и ночью, хотя лекарь предупредил, что от этого средства я могу грезить во сне и наяву: притупляя боль, оно притупляет и разум. Еще он выписал мне жаропонижающий эликсир и посоветовал принимать от тошноты сушеный имбирь, с которым я давно уже была знакома.

– Чем слабее становитесь вы, тем больше крепнет рак, – пояснил он. – Недуг должен стать вашим заклятым врагом и вечным соперником, и вы всеми силами должны бороться с этим властелином зла и предводителем смертельных хворей.

Он подробно записал все свои назначения, рассказал Пирто о том, каким должен быть мой распорядок дня, а затем добавил к лечению горячие припарки для ребер и спины – вспомнил, должно быть, что я жаловалась ему на острые боли и там. Также лекарь велел мне отказаться от корсетов и выписал тонизирующее средство, которое я должна была принимать каждый день, а еще запретил переутомляться – теперь мне нельзя было ни танцевать, ни ездить верхом. Путешествовать мне надлежало лишь в портшезе, который нужно было нести очень, очень медленно, чтобы не потревожить меня, хотя, сказал доктор серьезным тоном, лучше воздержаться от длительных переездов.

– Не хочу вас пугать, – продолжил он, – но вы должны понимать, что, если ваш недуг станет развиваться дальше, он постепенно сделает ваши кости хрупкими, так что даже самый незначительный удар может привести к перелому. У одной моей пациентки прихватило спину, когда она ходила по собственной опочивальне, а другая сломала себе палец, открывая конверт.

Я судорожно вздохнула, от его бесконечных предупреждений у меня шла кругом голова. Я оказалась заперта в теле, ставшем необычайно хрупким, потому что раку недостаточно было уничтожить мою грудь – теперь он хотел заполучить все мои косточки!

Доктор Бьянкоспино взял меня за руку:

– Уверен, вы напуганы, миледи, но уж лучше вам знать всю правду. Вы не привыкли сидеть сложа руки, я слышал, вам нравится заниматься хозяйством, так что первое время вам будет очень сложно, но попытайтесь привыкнуть. Если не будете беречься, рискуете очень сильно пострадать.

Я снова покорно кивнула, поблагодарила его и пообещала в точности следовать всем его рекомендациям. Когда же я рассказала ему о пилюлях из болиголова, которые по-прежнему слал мне Роберт вместе с другими лекарствами, доктор Бьянкоспино лишь покачал головой и сказал, что припас для меня «нечто более действенное».

Лекарь достал из сумы ступку, пестик и какие-то порошки и велел Пирто принести немного воды. Отмеряя нужное количество снадобий, он предупредил меня, что их ни в коем случае нельзя смешивать с теми, что давали мне другие доктора. Вполне возможно, они желали мне добра и назначали лекарства из лучших побуждений, но по чистой случайности они могли смешать не те ингредиенты или же сделали это в неверной пропорции, что может иметь очень и очень серьезные последствия и даже привести к смерти.

– Никаких больше кровопусканий и промываний! – решительно сказал он. – Давно имея дело с этим недугом, могу сказать, что от них больше вреда, чем пользы, и, применяя их, вы лишь будете слабеть с каждым днем.

Затем он добавил воду и стал смешивать с ней порошки, и у него получилась густая белая паста. Затем он попросил меня сесть перед ним на высокий стул и раздеться до пояса. Он достал из сумы кисточку, похожую на те, что привозила с собой Лавиния Теерлинк, только волоски ее были гораздо короче. Медленными, точными и почти чувственными движениями он стал наносить на мою грудь приготовленную им белую пасту.

– Может немного щипать, – предупредил он, – и даже жечь. У одних леди кожа более чувствительная, у других – менее. Но если жжет, это хороший признак – значит, лекарство действует.

Густая масса затвердевала на глазах, покрывая воспаленную плоть и гноящуюся рану плотной коркой, и мне подумалось, что теперь я похожа на мраморную статую. Доктор пояснил, что эта смесь сделана из лайма, болиголова и белладонны, и пообещал научить Пирто ее готовить, чтобы нянюшка могла каждое утро покрывать мою грудь этим составом.

Впервые с тех пор, как я узнала, что больна раком, во мне родилась слабая надежда на спасение. Но, думаю, мне просто очень не хотелось умирать.

Я пыталась делать вид, что все идет как надо, не обращала внимания на ухудшения, хотя состояние мое усугублялось с каждым днем, пряталась под мазью, оставленной мне доктором Бьянкоспино, исправно пила эликсиры, от которых у меня кружилась голова. Мне казалось, что я плыву по безмятежной глади озера и вода ласкает мое изможденное тело, в то время как на поверхности водоема меня с нетерпением ждет боль, готовая наброситься на меня, как только прекратится действие чудодейственного снадобья.

Мне становилось все хуже и хуже, силы покидали мое истерзанное болезнью тело. Меня все время клонило в сон, хоть я и пыталась бороться со слабостью. Всякий раз, когда я просыпалась, часть меня хотела остаться в постели и лежать хоть целый день. Самое незначительное движение отзывалось вспышкой мучительной боли, как будто сама смерть своей ледяной костлявой рукой сжимала мое сердце и камнем повисала на шее. У меня начали болеть плечи, за спиной будто прятался кто-то невидимый и давил на них изо всех сил, эти пытки невозможно было терпеть. Такие же боли терзали и бедра, и грудь, и спину. Иногда я даже думала, что боль украдкой подменяет каждую косточку в моем теле, казалось, будто я вся теперь состою из одной лишь боли. Но еще страшнее была непрекращающаяся мигрень, которой я отродясь не страдала. Теперь я даже радовалась тому, что в Камноре так мрачно, потому что любимое мое солнце причиняло мне нестерпимую боль, словно иголками пронзая тоненькими острыми лучами мои глаза. Мне приходилось щуриться, отворачиваться и бороться с подступающей тошнотой. Слабая, немощная, я все время хотела спать, но боль не позволяла забыться, превращая мое тело в натянутую струну.

Иногда я не находила сил подняться с постели, хотя честно пыталась вставать на ноги каждый день, как и велел мне доктор Бьянкоспино. Тогда я садилась на покрывало, наряжалась и пыталась размять сомлевшие члены. Если беспрерывно лежать, пояснял мне доктор, то образуются пролежни, так что нужно пытаться двигаться, хотя и очень осторожно. И я всегда старалась следовать его наставлениям – одевалась, вставала и добиралась до чудесного своего цветастого кресла, стоявшего у камина, ожидая приезда доктора. Я хотела, чтобы он видел, что я изо всех сил борюсь за свою жизнь. Должно быть, во мне заговорило тщеславие, и я все пыталась ему доказать, что стою его усилий. Иногда я даже осмеливалась выйти наружу, посидеть на лавочке в парке, просто чтобы сбежать от неприятных запахов, витавших в моих покоях. Пот, содержимое ночного горшка, лекарства… Все эти запахи нельзя было скрыть ни духами, ни прочими средствами. Впрочем, на свежий воздух мне удавалось выбраться довольно редко, мне с каждым днем все больнее было спускаться по лестнице, а когда я, наоборот, поднималась по ней, то добиралась до верхних ступеней настолько уставшей и изможденной, что мне совсем не хотелось повторять подобный подвиг.