иных обстоятельствах я, возможно, даже посочувствовала бы Гулалай-биби и сказала бы, что понимаю ее.

— Ты даже не представляешь, как тебе повезло, — добавила она, словно вспомнив, что я сижу рядом.

Это был мой единственный визит на могилу сына. Вряд ли Абдул Халик позволит мне еще раз побывать на кладбище. Да, откровенно говоря, я и сама не была уверена, хватит ли у меня сил вернуться туда еще раз. Поездка далась мне нелегко. Эту ночь и следующую я лежала, думая, не задохнется ли Джахангир там, под толщей земли. Шахназ, слыша мой плач через тонкие стены, возмущенно вздыхала — я мешала ей спать. А я все никак не могла перестать думать о моем мальчике.

Через два дня Бадрия снова подошла ко мне и спросила, хочу ли я поехать с ней в Кабул. К тому моменту я уже приняла решение, которое, думаю, тетя Шаима одобрила бы.

Я принялась складывать вещи. На сердце у меня было тяжело оттого, что я вновь покидаю сына.

Перед глазами стояло кладбище. Ряды могильных камней — некоторые совсем простые, другие украшены богатой резьбой. Одни старые, выцветшие, другие новые. Птицы смотрели нам вслед, пока мы шли по дорожке. Они наблюдали, как мы садимся в машину и уезжаем, а затем вспорхнули и разлетелись в разные стороны. Одна за другой.

Глава 63

РАХИМА

Сосредоточиться на работе на этот раз было непросто. Утреннее заседание уже заканчивалось, когда я вдруг осознала, что не помню ни слова из того, о чем говорили сменявшие друг друга ораторы. Мои мысли были далеко отсюда, я вспоминала, как последний раз купала Джахангира и как кормила его любимым лакомством — халвой.

Бадрия заметила мою рассеянность, но сегодня ее раздражение было смягчено сочувствием. Да она и сама большую часть времени не обращала внимания на дебаты. Усиленно делая вид, что читает разложенные перед ней бумаги, Бадрия исподтишка разглядывала людей в зале. Я понимала ее: для женщины, которая почти всю жизнь проводит запертой в четырех стенах, каждая парламентская сессия превращается в небольшой спектакль.

Ко мне Бадрия стала относиться заметно мягче, чем раньше. В принципе это мало что меняло, если не считать, что теперь я могла проводить гораздо больше времени с Хамидой и Суфией и меньше — с ней и нашими охранниками. Обе женщины были добры ко мне. Когда на прошлую сессию Бадрия приехала без меня, они настойчиво допытывались, не случилось ли что со мной. Бадрия сначала давала расплывчатые объяснения, но потом сдалась и рассказала все как есть.

Ласковые объятия Суфии при нашей встрече принесли мне неожиданное утешение, удивившее меня саму. Хамида тоже обняла меня и рассказала, как несколько лет назад они с мужем потеряли трехлетнего сына. Мальчик умер от инфекции, а у них не хватило денег, чтобы вовремя купить необходимые лекарства.

В кабульском доме Абдула Халика все еще продолжался ремонт. Это означало, что мы с Бадрией по-прежнему останавливались в отеле, а живя в одной комнате, волей-неволей приходится разговаривать друг с другом. Несмотря на запрет обсуждать со мной планы Абдула Халика, Бадрия то и дело сыпала какими-то полунамеками на некие события, ожидающие нас в ближайшем будущем. Вероятно, существуют на свете вещи настолько важные, что удержать их в себе просто невозможно.

— Знаешь, Рахима-джан, мне, конечно, не велено никому говорить, но раз уж я в курсе дела… Поскольку я первая жена Абдула Халика, он, естественно, счел необходимым поделиться со мной, — произнесла Бадрия торжественным тоном и приложила руку к груди, подчеркивая собственную значимость и оказанное ей доверие. — Девушку зовут Катол. Говорят, она очень красивая. Абдул Халик давно знаком с ее братом, тот воевал под командованием нашего мужа. Брат девушки — уважаемый человек, но задолжал Абдулу Халику крупную сумму. Абдул Халик проявил милосердие: когда у родных Катол не было денег даже на хлеб, он посылал им продукты.

— А что будет с нами? — спросила я, изобразив удивление: мне не хотелось, чтобы Бадрия догадалась, что я подслушала их разговор с Гулалай-биби.

— С нами? Ничего. Почему с нами должно что-то случиться? — пожала плечами Бадрия и принялась старательно смахивать с юбки несуществующие соринки. — А ты снова собираешься пойти с твоими подругами на эти дурацкие занятия?

— Да. А ты? Пойдешь с нами? — спросила я лишь потому, что иначе позже Бадрия сама начала бы укорять меня.

При этом она каждый раз с пренебрежением отмахивалась: «Вот еще, делать мне нечего, как только болтать с этими сплетницами» — и неизменно заявляла, что отправится на другой конец города навестить тетю. Хотя было совершенно ясно, что весь вечер она проводила в отеле, не выходя за порог комнаты. Бадрия прекрасно знала: вздумай она действительно отправиться с визитом к родственнице, Абдулу Халику об этом непременно доложат, и вряд ли он одобрит самовольные отлучки. А инстинкт самосохранения у Бадрии был развит отлично.

Тем временем я под руководством миссис Франклин осваивала компьютер и уже неплохо разбиралась во многих программах. Для тренировки я писала письма сестрам — Шахле, Рохиле, Ситаре. Письма, которые не суждено было отправить.

Фахрия тоже время от времени приходила в Центр. Она приносила все новые и новые истории о своих подопечных. Организации помогали выживать средства, которые поступали от благотворительных фондов США. Цель Фахрии была мне понятна: она надеялась, что Хамида и Суфия поднимут в парламенте вопрос о государственном финансировании приюта. Я очень хотела сказать Фахрие, что она понапрасну тратит время: парламент никогда не станет поддерживать приют, где укрывают жен, сбежавших от своих мужей.

До зимних каникул оставалось четыре недели. Всего четыре недели я смогу ходить на занятия к миссис Франклин, где она рассказывает об интересных вещах, и одобрительно хлопает меня по плечу, и хвалит за успехи в учебе. Всего четыре недели вместо бесконечной уборки, стирки и готовки я смогу проводить вечера, беседуя с Хамидой и Суфией.

«Как там тетя Шаима?» — подумала я. Последнее время я часто думала о ней. При каждой нашей встрече я замечала, что она выглядит все хуже и хуже. И тем не менее, будучи гораздо старше моей сестры и сына, эта женщина пережила их обоих. Смерть Парвин и Джахангира научила меня тому, что жизнь любимых — отнюдь не сама собой разумеющаяся вещь, смерть ходит совсем рядом, и она намного ближе, чем я привыкла думать.

— Я старая женщина, — сказала тетя Шаима, придя навестить меня перед отъездом в Кабул, — и не раз мне