внутренне сжалась от воспоминаний о тех мгновениях, когда она думала, что ее жизнь подошла к концу. Казалось, весь мир в нетерпении ожидал ее смерти, стыдливо потупив взор от осознания вопиющей несправедливости. Но никто не торопился прервать тот фарс, никто не хотел разделить с ней хотя бы толику ее боли и страха.

Никто, кроме одного человека.

– Почему ты это сделал? – спросила она, обернувшись к Закари.

– Сделал что? – вопросом на вопрос ответил он, упрямо глядя перед собой.

– Во время казни ты подошел ко мне и был рядом. Почему?

– А тебе есть до этого дело? – От его голоса вновь повеяло холодом.

– Есть, – упрямо ответила она.

– Твои проблемы. Надо было погрузить тебя в более глубокий сон, чтобы не доставала расспросами.

Тина от возмущения даже забыла про события утра. Теперь она понимала, почему этот Закария был таким нелюдимым и ни с кем не общался в замке. С таким скверным характером немудрено, что у него не было друзей.

Но сдаваться так просто она не собиралась.

– Ты усыпил меня иглой? Так слухи о способностях теневых воинов – правда? – спросила Тина, вспомнив острую боль от укола в области шеи.

Закария шумно втянул воздух. Не успела она шелохнуться, как снова почувствовала прикосновение мозолистых пальцев к шее и знакомое покалывание.

Перед глазами все почернело.

Когда она снова пришла в себя, на Арден опустились густые сумерки. Она лежала на берегу озера в спальном мешке, укрытая шерстяным одеялом. Прохладный ветерок касался ее волос и лица, напоминая о недавно прошедшем дожде.

Тина поежилась, даже под толстым слоем одеяла ей было холодно. Поплотнее закутавшись, она села на спальном мешке и осмотрелась по сторонам. Закария сидел к ней спиной и возился у костра. Аппетитный запах жареной рыбы коснулся ее ноздрей, и живот тут же отозвался жалобным урчанием. Она ведь ничего не ела с самого утра. Будто услышав мольбы ее желудка, Закария обернулся.

– Проснулась, – сухо констатировал он. – Садись ближе к костру и ешь, пока рыба горячая.

Тина все еще злилась на него за недавний поступок, но голод был куда сильнее. Она подошла к костру с одеялом, накинутым на плечи, и заняла место рядом с ним. Закария протянул ей самодельный вертел, на который был нанизан крупный окунь с поджаристым толстым брюшком. Ее рот наполнился слюной.

– У тебя есть нож? Я поделю пополам. – Тина была так голодна, что управилась бы с рыбой и в одиночку, но ее совесть не позволяла оставить его голодным.

– Ешь, я не люблю рыбу, – ответил Закария и достал из сумки кусок вяленого мяса, завернутый в тонкую пшеничную лепешку.

– Зачем тогда поймал и приготовил ее?

Выражение его лица было непроницаемым, он упрямо смотрел на тихо потрескивающее пламя костра и тщательно пережевывал мясо.

– Так и будешь молчать? – спросила Тина, отщипывая кусок от горячей сочной рыбы.

– Я заметил, что между мясом и рыбой ты всегда выбирала второе. Ешь молча, пока не остыло.

Услышав его ответ, Тина чуть не подавилась. Закария подал ей кружку с элем, и она, благодарно кивнув, сделала несколько глотков.

Ей была чужда такая забота и чуткость. Никто и никогда не интересовался, что она любит или желает. Даже родители всегда пренебрегали ею, когда она еще была их дочерью.

К горлу подкатил горький ком.

– Почему ты это делаешь? – шепотом спросила она.

Тина не могла понять, почему человек, которого она совершенно не знала, с которым ни разу не разговаривала и лишь изредка сталкивалась в коридорах и на кухне, проявлял такую заботу. Если он делал все это из жалости, то она готова была швырнуть ему жалкую рыбешку в лицо.

Закария напряг челюсть и посмотрел наконец на Тину. Пламя озаряло его лицо и отражалось в зеленых глазах. Но они не похожи на те, что своей холодной зеленью вытравили из ее сердца всю радость и надежду. Его глаза были теплого оттенка с карими вкраплениями. Они пристально смотрели на нее, изучая.

– А почему ты согласилась принести себя в жертву? Ты могла выложить Иразу всю правду о настоящей убийце Герольда, и, поверь мне, принц Рэндалл нашел бы способ спасти любимую жену. Но ты так легко согласилась оборвать свою жизнь. Что это за нездоровое стремление выслужиться перед семьей, которая принесла тебе столько боли?

Тина выпрямилась. Холод все еще пронизывал ее, и даже горячая еда не помогала согреться. Но несмотря на это, она скинула с себя одеяло и полоснула его гневным взглядом.

– Я верна не Йоранам, а княжне Авроре, как когда-то была верна ее матери, которая обучила меня многим секретам целительства. Княжна Аврора мне как младшая сестра, и я обещала ее матери позаботиться о ней. Тебе ли не знать, как важны клятвы, что даны на смертном одре. Я слышала от других служанок, что ты поклялся отомстить за свою семью, а потому хочешь стать Мастером теней, отдать лучшие годы своей жизни службе Ордену, цели и мотивы которого тебе даже неведомы.

Закари дернул головой, и на короткий миг черты его лица смягчились; вечно поджатые губы, в которых поблескивало стальное колечко, дрогнули, а в глазах отразилась боль. Но он быстро справился с мимолетной слабостью и отрешенным голосом сказал:

– Я принес клятву лишь себе самому. Поэтому не сравнивай наши ситуации.

Тина хмыкнула.

– Я поступила так, потому что хотела защитить единственного близкого мне человека. Ты же просто хочешь отомстить. Но местью не вернуть своих родных.

Не успела она договорить, как Закария встал со своего места и направился к ней. Она подобрала ноги, согнув их в коленях, и машинально вжала голову в плечи.

Он был опасен. Очень опасен. Каждое его движение – плавное, быстрое, необратимое – говорило о том, что его нельзя дразнить.

Он присел на корточки напротив нее и слегка склонил голову набок. Кольца в его брови и губе блеснули, словив на себе блики пламени костра. Закария провел языком по губе, задержавшись на кольце, медленно прокручивая его.

Тина завороженно наблюдала за этим движением, не понимая, отталкивает ее это или, напротив, привлекает.

– Твоя госпожа отомстила за вас обеих. Неужели ты хочешь сказать, что тебя это не радует? Неужели не испытываешь мрачного удовлетворения от того, что твой насильник и мучитель умер в страшных муках? Скажи, Тина Эйнар, – он растянул ее имя на манер восточного наречия, – что ты чувствуешь?

Она склонила голову, копируя его жесты, и таким же вкрадчивым шепотом ответила:

– Ничего не чувствую. Ни радости, ни печали, ни облегчения. Его смерть