– Я? – удивился незнакомец. – Скажите, что для этого нужно сделать?

– Одну простую вещь, принимая, однако, в расчет, что с моей стороны это не будет бестактностью и никоим образом вас не ущемит. Расскажите, как вышло, что вы, такой молодой, сильный, решительный, дошли до столь жалкого состояния, я бы даже сказал, плачевного. Должно быть, за всем этим кроется какая-то трагедия, и я был бы не прочь узнать об этом, полагая, что у вас нет серьезных причин что-то скрывать. Еще только час пополудни, и я никуда не спешу. Я сам хозяин своему времени и к тому же свободен как ветер. Так что, ежели вы сочтете меня достойным своего доверия, рассказывайте. Я послушаю с большим интересом и, как знать, может, еще вам пригожусь.

– Вы оказали мне слишком большую услугу, сеньор, и мне непозволительно отказывать вам ни в одной вашей просьбе. Тем более что, сдается мне, вам угодно знать мою историю скорее из интереса, нежели из любопытства.

– Ваши слова во многом справедливы, дружище, так что рассказывайте и ничего не бойтесь. У нас еще предостаточно сигар, да и водки во фляге хватает. Итак, начинайте.

– Хорошо, сеньор, я все расскажу, тем более потому, что вы не испанец.

– Что? – вскричал Питриан. – Да что такое вы говорите? И с чего вы это взяли?

– О, успокойтесь, сеньор! В ваших манерах, в вашей речи трудно признать испанца. Наоборот, ваша наружность, да и весь ваш облик говорят, что вы настоящий кастильянец.

– Ну что ж, раз так, интересно знать, откуда у вас это ни на чем не основанное предположение?

– Откуда, сеньор? Просто вы были добры ко мне. Не обдали меня ни презрением, ни оскорблением. А напротив, сжалились над моим бедственным положением. Я видел, как у вас на глазах выступили слезы, когда вы предложили мне разделить с вами трапезу. Тогда-то я и подумал: «Нет, этот человек не испанец! Испанец стал бы меня унижать, оскорблять и, уж конечно, отказал бы мне в куске хлеба, в котором не отказывают даже собаке».

– Да вы малый не промах, – заметил Питриан, – разбираетесь в людях!.. Ну что ж, давайте рассказывайте свою историю, и тогда поглядим, ошиблись вы насчет моей национальности или нет.

– Дай бог, чтоб не ошибся. Во всяком случае, чем бы это для меня ни обернулось, я, как вы того желаете, расскажу вам все как есть, без утайки. Рассказ мой будет короткий, чтобы не злоупотреблять вашим вниманием.

– Ладно-ладно, валяйте! Я же сказал, времени у нас достаточно. Не свались вы нежданно-негаданно на мою голову, я улегся бы спать. А теперь предпочел бы послушать вас, да под добрую сигару.

– Прежде всего должен сказать вам, кабальеро, я не испанец, а француз, родом из Парижа, из Сент-Антуанского предместья. То есть чистокровный француз.

– Надо же, какая встреча! – воскликнул Питриан. – Неужто вы и правда француз?

– Да, сеньор, и еще раз это повторяю. Зовут меня Пьер Давид – для пущей ясности.

– Валяйте дальше.

– Отец мой, честный мебельщик, старался приобщить меня к своему ремеслу, да без толку: я думал только о том, чтобы поиграть да пошалить на улицах и под мостами. И вот однажды, в ту пору мне было лет восемнадцать-девятнадцать, повстречался я с какими-то типами – они увели меня с собой и так опоили, что когда я очнулся, то, к ужасу своему, узнал, что оказался завербованным Вест-Индской компанией, и вместе с сотней таких же горемык угодил в один из тех жутких тиглей, где агенты Компании держат вперемешку свои жертвы. Признаться, я смирился с бедой. По натуре я человек беспечный и всегда грезил о дальних странствиях. Через четыре дня после того, как меня похитили, я вместе с другими такими же бедолагами отправился в Дьеп – там нас загнали на судно, и на другой день мы отплыли к островам. Плавание продолжалось три месяца, и для меня это было самое счастливое время. Мне повезло: я стал любимчиком экипажа и работал вместе с матросами – они обучали меня своему ремеслу. Так что по приходе в Пор-де-Пэ я мог бы запросто управиться с работой на любом судне. Там, на островах, меня продали на три года одному из самых знаменитых Береговых братьев с Тортуги.

– И как его звали? – тут же полюбопытствовал флибустьер.

– Дрейф.

– Так вы бывший работник Дрейфа?

– Вы что, его знаете?

– Может, и так… но… давайте… дальше-то что?

– Дрейф – человек в полном смысле слова: строгий, но добрый и справедливый к своим работникам. Он сделал из меня настоящего моряка, и, когда закончился срок, я был принят в Береговое братство. И начал бороздить моря – охотиться на испанцев. Скоро я уже и сам мог командовать кораблем, – надеюсь, на Тортуге еще помнят капитана Давида.

– Как, вы – знаменитый капитан Давид? Тот, что захватил Портобело с Картахеной?

– Да, это я, сеньор, – просто отвечал тот.

– Но как так вышло?..

– Терпение, сеньор.

– И то правда, – весело согласился молодой человек. – Давайте-ка еще хлебнем по глотку да выкурим по сигаре.

И то и другое было тотчас же исполнено.

– Семь месяцев назад, – продолжал Давид, – я оснастил пирогу и с дюжиной бравых товарищей отправился в проливы караулить испанские галионы, что возвращаются в Европу, доверху груженные золотом. Но, увы, минуло две недели, а на горизонте так и не показался ни один парус. Провиант у нас подходил к концу, и нам пришлось покинуть островок, где мы все это время обретались. Погода до сих пор стояла прекрасная. И тут грянула буря – налетел жестокий шквал. Судно наше опрокинулось… и я несколько часов кряду бултыхался в воде, плывя наугад. И уже совсем лишился сил и вот-вот готов был пойти ко дну, когда меня подобрала шлюпка с испанского корабля, направлявшегося в Веракрус. Волей случая, а такое в жизни флибустьера бывает только раз, испанский капитан сжалился надо мной: он не повесил меня, а отдал в рабство одному из пассажиров, зажиточному помещику из предместий Гвадалахары, который, как я думаю, доводился ему дальним родственником. На мое счастье, капитан не знал, кто я такой, – он принял меня за жалкого бедолагу, иначе, даже невзирая на жалость, какую я ему внушал, болтаться бы мне в петле на фока-рее… В Веракрусе я пробыл два месяца вместе с моим новым хозяином. Справедливости ради должен заметить, что для испанца он был совсем не злой. Когда же дон Антонио Сибола, так его звали, покончил со всеми своими делами в городе, он прикупил мулов и лошадей, погрузил на них всякую кладь и в одно прекрасное утро отправился в Гвадалахару. Ехали мы только на рассвете, а раз или два хозяин останавливался на целый день в городках, что встречались нам по пути. Путешествие наше продолжалось полтора месяца. Когда же мы добрались до поместья, хозяин, уже успевший убедиться в моем послушании, отрекомендовал меня своему надсмотрщику, и тот пристроил меня на полевые работы к другим пеонам. Так я оказался далеко на чужбине – в самой что ни на есть глуши. Хозяину и в голову не могло прийти, что я вздумаю бежать – без денег, без оружия и почти голый. Правда, куда податься, мне было невдомек и потому пришлось смириться с ожидавшей меня участью. Хозяин не знал, какая у меня сила воли, да и меня самого он так и не узнал – он и представить себе не мог, что я человек настырный. Как вы, верно, убедились, я довольно бегло изъясняюсь по-испански, ну а более глубокие познания в этом языке могли мне очень даже пригодиться. И вот я положил себе две недели на подготовку к побегу. Собрал пригоршню пиастров, которые умудрился заработать, кое-какую снедь, запас табаку и кое-что из одежды. И припрятал все это в зарослях алоэ. Наконец в назначенный день, а вернее, ночь я набрался смелости и пустился в бега, держа в сторону побережья и ориентируясь, по морской привычке, по звездам. Шел я только ночью, а днем прятался, стараясь не попадаться на глаза местным, потому и все селения обходил стороной. Крохотная сумма, которую я скопил, оказалась совершенно бесполезной, потому что после побега питался я, как уже говорил, одними корешками да плодами. Но тяжелее всего пришлось мне без табака. Да и провиант я экономил напрасно: все равно он весь вышел. Ну а дней восемь назад я наконец-то выбрался на это пустынное побережье: чутье не подвело меня и вывело прямиком к морю. На оконечности вон того мыса, его отсюда хорошо видно, я наткнулся на довольно глубокую пещеру, к которой, на мое счастье, было трудно подобраться, да и вход в нее обращен был в сторону моря. Там-то я и затаился. Дни напролет высматривал на горизонте парус в надежде, что, быть может, хоть один корабль занесет к этим неприютным берегам и он заберет меня отсюда. А ночами я шарил по лесу в поисках плодов и корешков, чтобы хоть как-то поддерживать свое жалкое существование. И вот нынче утром я увидел, как вы неспешно едете себе вдоль берега. Я подкрался к вам поближе – и меня сразу поразили ваши черты. Я подумал так: «Или человеческая натура и впрямь обманчива, или этот человек никакой не злодей». Положение мое было отчаянное, я присматривался к вам и, улучив минуту, предстал перед вами. Вот и вся моя история, так что теперь вы ее знаете и моя судьба теперь в ваших руках.