Позже О. свозил меня во Внутреннюю Монголию. Прежде всего меня поразило, что японские войска уже дошли до Внутренней Монголии и вели там бои. Вернувшись в Пекин, я затем объехал Северный Китай, добравшись до Шицзячжуана. Вновь вернулся в Пекин и не торопясь продолжил свою ознакомительную поездку до Цзинани, проехал через Циндао, побывал в Шанхае, Нанкине… Повсюду меня сопровождал О., выполняя все мои пожелания. Поездка длилась почти два месяца, и больше всего меня обрадовало, что, несмотря на множество труднейших переходов, мое здоровье выдержало.

Из Шанхая я морем вернулся в Японию, простившись с О. на шанхайской пристани. Он был мой ровесник, тихий и благодушный человек, когда мы расставались, он, словно бы про себя, прошептал:

— Все-таки война — ужасное злодеяние. Как бы я тоже хотел вернуться в Японию!..

Глядя с палубы японского парохода на разрушенные бомбардировками кварталы Шанхая, я припоминал мучительное двухмесячное путешествие, и вот что мне приходило на ум.

Японская армия ведет войну без врага, методично вырезая мирных китайцев, но если врага нет, может ли война прекратиться сама собой? Сомнительно, чтобы такая мощь остановилась по своей воле. Это первое.

Японские солдаты, попадая на фронт, перестают быть японцами, многие из них превращаются в примитивных животных, хладнокровно совершающих страшные и постыдные поступки. Два моих сводных брата и один родной были призваны и воевали в Китае в качестве рядовых — что, если и они стали такими же примитивными животными? Жестокость войны подобралась ко мне вплотную. Это второе.

Я вернулся, вынеся два этих убеждения. На следующий день по приезде в Токио я явился к полковнику А. в Генеральный штаб, доложил о своем возвращении и сдал красную нашивку.

Он поинтересовался моим мнением о боевом духе солдат, и я смутился, не зная, что ответить.

— Ладно, — сказал он, смеясь и пожимая мне руку, — если что разболтаешь, учти, рискуешь головой!

На следующий день я встретился с братом и, ничего не скрывая, рассказал о своих впечатлениях. Тогда же брат предупредил меня:

— Армия замышляет ужасные вещи и, возможно, развяжет войну против всего мира. Я человек военный, мне этого не избежать. Но ты должен во что бы то ни стало сохранить свою жизнь, чтобы в будущем, когда наступит мир, реализовать себя. А потому с сегодняшнего дня ты станешь, как прежде, больным туберкулезом, и даже если военные попытаются тебя призвать, ты должен отказаться. Понял? Если в связи с этим возникнут какие-то проблемы, я помогу. С сегодняшнего дня ты вновь болен туберкулезом!

Меня глубоко тронули его слова.

— Только я обрадовался, что выздоровел… И вот опять получается, что туберкулез со мной… Разумеется, я последую твоему совету, но и ты послушай своего младшего брата. Как бы ни разгоралось пламя войны, не торопи свою смерть!

— Дурачок! Я ценю и чту жизнь, поэтому сделаю все, что в моих силах. — Он засмеялся, заставив меня умолкнуть.

С этого времени я и официально и приватно проходил как больной туберкулезом. Когда решили послать деятелей культуры для пропаганды «умиротворения» среди китайского населения, меня также включили в список. В другой раз я получил от военно-морских сил предписание отправиться в поход на военном корабле. В обоих случаях я, следуя совету брата, отказался, сославшись на туберкулез и предоставив справку из военно-морского госпиталя.

(По тем временам это было воспринято как непатриотический поступок.)

Утром того дня, когда Япония объявила о начале Тихоокеанской войны, меня поместили в камеру предварительного заключения в полицейском участке Накано. Вместе со мной там оказалось еще несколько десятков человек, некоторые были мне знакомы. Я терялся в догадках — по какой причине меня задержали?

Когда строили новый полицейский участок Накано, его начальник лично посетил меня, потребовав пожертвовать на строительство. Я выложил требуемую сумму и получил приглашение на праздник по случаю его открытия… Благодаря этому мне в конце концов удалось поговорить, несмотря на его занятость, с начальником участка, и я спросил его о причине моего ареста. Оказалось, в вину мне вменялось то, что в последнее время я слишком часто отправлял письма за границу.

Пока я сидел под арестом, из высшего военного руководства пришел запрос, нет ли кого, кто бы согласился взять меня на поруки. Я сообщил о брате и через десять часов был на свободе.

Если бы не помощь брата, какая участь меня ждала? Когда я думаю о судьбе моего старого друга Киёси Мики[36], у меня мурашки бегут по коже.

Не счесть, сколько раз за время войны я получал от брата помощь и поддержку. Незадолго до того, как американские самолеты начали бомбить территорию Японии, брат пришел ко мне с прискорбной вестью.

Военные утаивают от народа истинное положение дел на войне, но вполне вероятно, что вскоре сложится ситуация, при которой придется признать безусловную капитуляция, более того, не исключено, что вражеские войска высадятся на территорию Японии. Если это произойдет, Япония понесет громадный, непоправимый ущерб, и мир будет достигнут ценой гибели страны. В связи с этим он намерен сохранить хотя бы один японский университет, чтобы будущие поколения могли унаследовать японскую культуру. С этой целью он будет добиваться места декана Императорского университета Кюсю, находящегося недалеко от его родных мест. Мне брат советовал как можно быстрее переправить все мои бумаги в надежное место, например спрятать на даче.

В университете Кюсю преподавал мой друг Исао Кикути. Я сообщил ему в письме об отчаянных замыслах моего брата. В ответ Кикути отписал, что какими бы благими намерениями ни руководствовался мой брат, он, будучи адмиралом, никак не может стать деканом университета. Я не стал говорить брату об ответе Кикути, но про себя подумал, что было бы ужасно, если бы брату пришлось исполнять обязанности декана.

Я не знал, что военная ситуация столь критическая, но, сказать по правде, был почему-то уверен, что даже если американцы начнут бомбить Токио, мой дом вряд ли пострадает. На задах его была маленькая, но пожароустойчивая пристройка с библиотекой, на втором этаже хранились книги, но первый этаж пустовал, и при необходимости туда можно было перенести вещи, поэтому я даже не помышлял об их эвакуации.

Нельзя было полностью пренебречь настойчивыми советами брата, но в то же время я не мог и представить, каким образом в это безумное время переправить семейное имущество на нашу дачу в Каруидзаве. Мне пришла идея посоветоваться с моим младшим братом К., который, окончив школу, стажировался в учебном центре Министерства железнодорожного транспорта. Жил он по соседству. Брат сказал мне, что все его сослуживцы уже три месяца назад эвакуировали свои пожитки, но поскольку ни железная дорога, ни почта вещей не принимают, они перевозили все сами. Он тоже по воскресным дням перевозит в свой деревенский дом все, что может унести на себе. Для обычного человека достать билет на поезд не так-то просто, соответственно и перевозить вещи довольно проблематично, но его это не касается, он, как работник железнодорожного министерства, может ездить без билета.