Постепенно до Старостина начала доходить та острота политической ситуации, которая образовалась не без его участия. Он хорошо понимал, что поставил свое руководство перед необходимостью принятия очень серьезных и нестандартных решений. Слыханное ли дело! Люди, разыскиваемые спецслужбой дружественной и даже братской страны, «государственные преступники», укрываются в доме советского дипломата, куда он сам их и пригласил. Это попахивает крупным скандалом. Как поведет себя теперь руководство разведки? Ясно, что об инциденте будет доложено на самый верх и решение придется принимать на уровне политбюро. Каким будет это решение?

Старостин достал блокнот и, расположившись на диване между Сарвари и Ватанджаром, сказал:

— Вот вы все обвиняете Амина в сотрудничестве с ЦРУ. Многие его поступки, его биография, особенности его поведения дают серьезные основания так считать. Скажу вам по секрету: об этом я и мои товарищи уже писали в Москву. Но где конкретные доказательства этого сотрудничества?

— Есть, есть такие доказательства! — решительно закивали афганцы.

«Так, — подумал Валерий, возможно, сегодня — единственный раз в жизни — у меня появилась возможность получить доверительную информацию сразу у двух министров и начальника службы национальной безопасности по такому вопросу, как принадлежность второго в стране человека к разведывательной сети ЦРУ. Телеграмма в Центр может получиться сногсшибательной».

Гости стали наперебой приводить факты, говорящие об антипартийной и антигосударственной деятельности Амина, его репрессиях против парчамистов. Они говорили о его тайном сотрудничестве с американцами, о его тесных негласных связях с уголовными авторитетами Кабула. Старостин прямо здесь же начал составлять текст телеграммы в Центр.

Позже историки, изучающие афганские события, назовут этот документ так: «10 пунктов доказательств причастности Хафизуллы Амина к шпионской сети ЦРУ и уголовному миру Кабула». На самом деле телеграмма Старостина была озаглавлена по-другому, гораздо короче и гораздо менее экзотично. Со ссылкой на Сарвари и министров в ней сообщалось о регулярных тайных встречах Амина с сотрудником американского посольства в Кабуле, подозреваемым в принадлежности к разведке. Называлось конкретное поместье в Пагма-не (пригород Кабула), где эти встречи происходили. Сарвари рассказал также, что Амин ранее уже предпринимал попытку физического уничтожения «своего великого учителя». В частности, 11 сентября при возвращении Тараки в Афганистан самолет с главой государства как бы по недоразумению должны были сбить силы ПВО, прикрывающие Кабульский аэропорт. Сарвари тогда лично арестовал предателей. Ватанджар рассказал о том, что видный деятель НДПА Мир Акбар Хайбар был убит по приказу «второго человека» известными в Кабуле бандитами, родственниками члена ЦК, сторонника и друга Амина Садыка Алемьяра. Авторитетнейший среди членов партии Хайбар часто выступал в качестве «буфера» в отношениях между Тараки и Кармалем, гася накал страстей и взаимных обвинений. Амин же с первых дней своего членства в партии постоянно добивался ее раскола и устранения со своего пути Кармаля. Рассказали министры и о близкой, однако мало кому известной дружбе Амина с некоторыми проамериканскими деятелями.

Написав текст телеграммы по-русски, оперативный работник прочитал ее своим гостям на дари и спросил, все ли с их слов он изложил правильно.

— Если надо, мы, все трое, здесь подпишемся, — ответил Сарвари. После этого Валерий сказал, что ему нужно срочно отправиться в посольство. И тут возникло некоторое напряжение.

— А жену вы тоже хотите взять с собой? — спросил Сарвари.

— Вообще-то, ей было бы безопаснее в посольстве. Когда я вернусь, мы отправим ее туда. А пока Тамара приготовит цыплят с рисом, чтобы нам было чем пообедать.

Отправленная вне очереди телеграмма была немедленно доложена высшему руководству СССР. Правда, к тексту Старостина было сделано примечание представительства и резидентуры КГБ, из которого следовало, что сведения, сообщенные Сарвари и министрами, нуждаются в тщательной проверке, указанные лица никаких прямых доказательств и тем более документов предоставить не могут. Как рассказывали позже Старостину его коллеги, работавшие в то время в Центре, этот документ произвел в Москве эффект громового удара. А наряду с ним в тот же день поступили и другие тревожные сообщения из Кабула: о перестрелке во Дворце народов, о фактической изоляции Тараки, о новых самоуправствах Амина. Все это, по-видимому, переполнило чашу терпения советских руководителей.

Сидя в кабинете Орлова-Морозова, Старостин написал еще одну телеграмму, предназначенную исключительно для руководства разведки, — о приезде к нему на виллу двух опальных министров и начальника службы госбезопасности. Он подробно отразил состояние оперативной обстановки в районе своего дома, оценив ее как вполне спокойную. На основании только что проведенной беседы со своими гостями, он сообщил, что в дальнейшем собираются предпринять Сарвари, Ватанджар и Гулябзой. От объяснения вопроса, почему афганцы приехали именно к нему, а например, не к Богданову, Старостин воздержался. «Если это заинтересует Центр, тогда придумаю какое-нибудь более или менее правдоподобное объяснение», — решил он.

Он намеренно скрыл, что афганцы приехали к нему по его приглашению, поскольку хорошо знал: как рядовой сотрудник разведки, он не имел никакого права на такой шаг. Это было даже не нарушение дисциплины, это было явное превышение полномочий, которое могло повлечь за собой самые нежелательные последствия.

Странно, но ни Орлов-Морозов, который отправлял эту телеграмму в Центр, ни работники Центра впоследствии так и не задались вопросом, как трое из «банды четырех» оказались в доме оперработника.

Тогда, вечером 14 сентября 1979 года, заместителю резидента было не до вопросов и логических рассуждений. События накатывали одно за другим. Что делать с этими халькистами, невольными заложниками которых стало семейство Старостиных? Что делать с Амином, совершившим государственный переворот и фактически устранившим от власти главу партии и государства, которого еще четыре дня назад лобызал Брежнев? Как спасти жизнь Тараки? В этот день заместитель резидента, видимо, впервые со всей ясностью ощутил весь драматизм сложившейся ситуации. Его лицо было почти белым, тонкие губы слегка подрагивали. С легким заиканием он спросил:

— Валерий, так ты снова поедешь туда?

— А как же, Александр Викторович? Ведь там моя жена.

— Давай, когда ты вернешься в дом, я заеду за ней.

— Не надо. Лучше я отправлю ее в посольство пешком. Тут идти-то всего метров восемьсот. Так мы не привлечем внимания соседей и квартального сторожа-чаукидара.

Когда Старостин вышел из кабинета заместителя резидента, на лестничной площадке его чуть не сбил с ног шифровальщик, который со спринтерской скоростью промчался за подготовленными к отправке телеграммами.

В тот же день, около восьми часов вечера, советские представители уже привычным составом вновь навестили Амина. Он выглядел спокойным и уверенным. Не спеша, с подробностями, рассказал о гибели Таруна. В изложении хозяина кабинета это выглядело, как покушение именно на него, Амина. Он сказал, что охранники вели шквальный огонь, выпустили более ста пуль. «Но я был предупрежден о таком исходе, — сказал Амин. — Засада ждала меня еще два дня назад в аэропорту, во время прилета Тараки из Москвы. Наверное, товарищ Тараки не хотел устраивать покушение в присутствии советских друзей, однако, видимо, забыл отменить указание своим людям, и те начали стрелять». По его словам, Амина спасло то, что он специально приотстал от Таруна, когда они начали подниматься на площадку второго этажа. Когда началась стрельба, он пригнулся, быстро сбежал вниз и, подхватив своего раненого адъютанта Вазира, бросился через парк к машине.