не было ветра, в вышине облака быстро неслись, опережая друг друга и клубясь. Над болотом колыхался густой туман, то бледнея, то снова темнея. Крупная роса белела на траве и искрилась на молодых зелёных листочках. В загоне блеяли овцы, ржали кони в лугах, журчала река, и неутомимо заливались соловьи.

Два ворона, медленно летевшие с запада, приостановились над домом и лениво потянулись дальше… Старик посмотрел им вслед и покачал головой.

Прислужницы несли из конюшни только что надоенное кобылье молоко. В горнице уже снова стояла кадка пива и лежали лепёшки, чтобы гости не уехали со двора голодными. Виш заранее положил на лавку медвежью шкуру; жалко ему было её отдавать, но он боялся, как бы, обозлясь, Смерд не пожаловался своему господину.

Самбор покорно собрал себе на дорогу узелок, надел поршни и туго обмотал вокруг ног оборы. Лук и пращу он закинул на плечи, а секиру заткнул за пояс. Тоскливо ему было. И все же по молодости лет он утешался тем, что увидит белый свет… за один день больше, чем в усадьбе за всю жизнь. А в то же время жалко было всех, и он поминутно поглядывал на дом, но, кроме старой Яги, которая принесла ему хлеб на дорогу, он уже никого не увидал. Только работники один за другим бросались ему на шею.

Спутники Смерда, сам он, Хенго и старый хозяин собрались у очага. Все спешили ехать: грозно нависли тучи, и они опасались, что скоро польёт дождь; только Виш уверял, что небо прояснится.

Немец, казалось, ничуть не огорчался, что его забирают на княжеский двор, и, хотя княжьи люди жадно поглядывали на его тюки, держался так, будто шёл туда по доброй воле. Герда молчал; он встревожился больше отца, но об этом никто не догадывался.

Над ним смеялись, тыкали в него пальцами: немой!

Наконец, наевшись и напившись, все пошли к лошадям. Самбор повалился хозяину в ноги, но старик, едва кивнув, сухо отослал его прочь. Лошади ему из дому не дали, и он должен был пешком поспевать за другими.

Смерд поехал впереди, за ним четверо его спутников, возле которых шёл, опустив голову, новобранец, позади всех Хенго и его сын. Так они выехали из ворот, и, растянувшись вдоль берега, вскоре углубились в чащу и скрылись с глаз старого Виша. Когда Самбор обернулся, уже ничего не было видно, кроме дыма, столбом поднимавшегося над усадьбой.

Как предсказал старик, так и случилось: только мелкий, как роса, дождик покропил землю; когда он прошёл, сильнее запахли берёзы и из-за облаков показалось чистое небо. Тучи, громоздясь, сбились на западе, над головами путников прояснилось, и бледное солнце выглянуло из-за прозрачной пелены. Ехали молча. Лошади сами прокладывали себе путь, хотя не видно было ни малейшего признака дороги.

Смерд дремал, спали, поминутно просыпаясь, и остальные всадники. Бодрствовали только Хенго и Самбор.

Ехали то берегом, спустившись к самой реке, то, немного поднявшись по склону, лугами или продирались сквозь чащу, где лошади обрывали зубами листья, — и неуклонно продвигались вперёд. Направо, у самой дороги, тёмной стеной стоял густой бор, широко раскинув ветви. Кое-где из глубины пробивался тинистый ручей, заросший травой, и, журча, бежал по узкому руслу к реке.

Был уже день, когда они увидели на холме громадную глыбу, а вокруг неё несколько камней поменьше, стоявших словно на часах. Иные из них уже вросли в землю, другие окутал седой мох… Вокруг камня, опираясь на белый посох, расхаживал сгорбленный старик. Это было древнее урочище, где некогда приносились жертвы… Но вот старик остановился, простёр руки к камню и, что-то бормоча, стал бросать на него какие-то травы. Вскоре они потеряли его из виду. Дальше на берегу возвышался покрытый дёрном курган, возле которого лежали груды зелени. Проезжая мимо, каждый из них бросил к его подножию отломленную по дороге ветку. Только Хенго с любопытством посмотрел, но воздержался от жертвоприношения.

— Что это за курган? — спросил он.

— Зовут его Лешековым, — ответил Самбор. — Здесь пал, сражённый стрелой, князь, защищая переправу от неприятеля. Рать его бросилась вперёд и разбила наголову врага, а господину своему, бросая землю горстями, насыпала этот курган… В нем, люди говорят, зарыты великие сокровища, но их охраняют духи. Раз в год, под Купалу, курган раскрывается, и всякий, кто хочет, может туда войти и взять, сколько вздумает; только надо скорей возвращаться, а то, едва пропоют петухи, курган закрывается; так многие уже остались в нём.

Чтобы развеять горе, Самбор рассказал сказку о том, как однажды, в ночь под Купалу, какой-то человек, позарясь на богатства, прокрался к кургану, спустился под землю и увидел громадный дворец, а в нём великолепные палаты, ломившиеся от золота, но человек все шёл и шёл не заметил, когда пропели петухи… Целый год он пропадал… И только, когда курган снова открылся, он вышел из него, живой, но немой: это духи закрыли ему рот, чтобы он не выдал их тайну.

Дальше пошли более людные места: направо и налево в рощах вился дым над хижинами; на берегу то и дело попадались следы погасших костров и конских копыт… Кое-где лежали побелевшие кости…

Около полудня они остановились в зеленой дубраве, где были и тучные пажити для коней и близко вода — для привала. Спешившись, все разлеглись в тени и принялись есть — что у кого было. Самбор достал белый хлеб, который дала ему Яга, поглядел на него и спрятал: легче ему было голодать, чем съесть его, — ведь это был домашний хлеб!

Солнце пекло, как и вчера, ни малейшее дуновение ветерка не умеряло зноя. Вокруг ничего не было видно, кроме леса и кустарников, лугов и топей. Лишь кое-где в ложбине ярко синело озеро и смотрело в небо, словно сверкающий глаз; как ресницы, окаймляли его камыши, и дугами бровей чернели над ним леса.

В полдень даже птицы затихли, только стрекотали кузнечики да проносились шмели. Великое безмолвие навевало сон. Смерд дремал, Хенго сдвинул брови, как будто что-то считал, как вдруг Самбору послышался чей-то голос.

Вокруг никого не было видно, однако до слуха его, все приближаясь, доносилось протяжное пение. Кто-то тихо напевал глухим, дрожащим голосом, перебирая в лад песне звенящие струны. Слов ещё нельзя было уловить, но напев был жалобный, заунывный, печальный.

Все с любопытством обернулись к реке, откуда, казалось, доносился голос.

Внизу, по песчаному берегу, шёл слепой старец с мальчиком-поводырём. Он держал перед собой гусли, пробегая по струнам трясущейся рукой. Проснулся Смерд и, увидев его,