class="v">Стон иль странный сказ о Краке.

Вихрь песок с него свевает,

Люди тело поднимают

И уносят его в замок,

Где старейшины собрались.

«Пусть уйдёт братоубийца

Прочь отсюда на край света.

Ванда лишь одна осталась,

Что дала обет безбрачья.

Пусть же будет королевой!»

«Как же быть мне королевой,

Если я богам поклялась

Навсегда остаться девой?..»

«Ванда моря, Ванда леса

И полей всех королева, —

Так поёт народ, взывая, —

Крака дочь да правит нами».

На границе притаился

Немец, как в норе лисица,

Весть летит к нему, как птица:

Дева царствует в столице,

Не корону носит — венчик.

И в руках не меч, а прялка;

Мужа взять она не хочет!

Ридгар войско собирает

К битве с безоружным краем.

Он ведёт его к границе,

Шлёт послов своих к девице:

«Ванда, будь моей женою,

Иль твой край огнём, мечом

Весь разрушим, весь сожжём!»

Уж в полях чернеют рати,

Лесом копья вырастают,

Кони ржут, щиты блистают,

Вновь послы — к ним вышла Ванда.

«Я богам своим поклялась

Никогда не выйти замуж.

Вы с войной? И я рать кликну,

Пусть решает бой кровавый».

С тем ушли послы, а рать их

Тотчас край весь затопила.

Меч подняв, в венке из лилий,

С светлым ликом едет Ванда.

«Где же, немец, твои силы?»

Где войска его стояли,

И следа их не осталось —

В лес и в горы все бежали.

Ридгар злой один остался.

Он клянёт богов и рок свой,

Меч хватает, грудь пронзает.

«Ну, твоя удача, Ванда!»

Возвратясь с победой, дева

В замок свой народ сзывает.

В белом платье и в веночке

Их с цветком в руке встречает

«Мир вам всем, отцы честные!

Час настал мой, завещала

Жизнь богам я и исполню

Свой обет, расстанусь с жизнью

Чтоб руки моей не ждали

Те, что царства пожелали,

И с мечом не нападали.

Так ведите ж меня к Висле,

Где в волнах бездонный омут».

И сокрыла Висла деву…

На берег народ сбежался,

Все жалеют королеву,

Все курган ей насыпают,

Плача, песнь о ней слагают.

Да пошлют вам боги здравья,

Мне же песнь мою оставят…

Когда старик стал петь о Ридгаре, сидевший неподалёку Хенго засопел и запыхтел так, что тот его услышал. Едва кончив песню, слепец схватил палку и, опираясь на неё, попытался встать. Его подняли Самбор и дружинники.

— Что с тобой, старик? — спросил Смерд.

— Чужого я почуял, — дрожащим голосом отвечал Слован, — перед чужаком пел… Словно мёд лил в лужу!

Он насупил брови и, беспокойно бормоча, заторопился, подгоняя палкой поводыря. Никто не посмел его удерживать. Старец удалился, прижав рукой струны, чтоб они не издали звука, и сомкнув губы, чтоб не вырвался голос.

V

После ухода старика все бросились к лошадям: пора было в путь. Тотчас пришлось вброд переезжать реку, и Герда подсадил Самбора на свою лошадь. На противоположном берегу зеленело засеянное поле, огороженное засекой, но за ночь его истоптали медведи. Лес тут был редкий, и то и дело попадались обгорелые пни. Дальше пасся табун лошадей, его охранял вооружённый человек с заткнутым за пояс рогом и биркой в руке. Снова потянулась роща, и только за ней открылась бескрайная ширь полей. Отсюда уже видно было большое озеро, в котором отражалось заходящее солнце. Над гладью вод кружились стаи птиц, у берега покачивались два или три чёлна, ещё несколько скользило вдали.

Подняв глаза, Хенго и Самбор увидели высокую и стройную серую башню, горделиво возвышавшуюся среди полей. Она стояла на самом берегу, угрюмая и страшная, а вокруг, у подножия её, теснились срубы пристроек, службы и избушки.

— Вот княжеское городище! — воскликнул Смерд, оборачиваясь к немцу и с гордостью показывая на башню. — Мы вовремя приедем, там ещё не лягут спать.

У спутников его заблестели глаза. Самбор взглянул на городище и приуныл, лошади припустились резвей, и ему пришлось догонять их бегом. Немец зорко посматривал исподлобья.

По мере того как они приближались, городище вставало перед ними все более отчётливо. Башня из серого камня, казалось, росла у них на глазах; уже можно было различить ярко раскрашенный терем, избы, пристройки и службы, частью закрытые валом. К башне примыкали большие деревянные дома с крышей из дранки, сквозь которую местами пробивался дым. Во дворе толпились люди и стояло множество лошадей. На берегу поили скотину. По валу расхаживали часовые в железных шлемах, вооружённые копьями…

Вал и глубокий ров опоясывали городище, к которому вели подъёмный мост, охраняемый стражей, и плотина на озере… Они долго скакали, пока не подъехали, наконец, к узким воротам; Смерда узнали, и им тотчас отперли; при виде ехавшего за ним Хенго любопытные стали протискиваться к нему и расспрашивать.

Немец и теперь не выказывал страха; он слез с коня и, ведя его под уздцы, спокойно следовал за своим проводником. Перейдя плотину и мост, они вошли на широкий двор; в конце его стояла башня, в которой не было двери внизу: проникали в неё только по приставной лестнице. Вплотную к башне примыкали княжеские палаты и хоромы, а перед ними тянулась длинная галерея на деревянных столбах. Терем был ярко расписан алой, белой и жёлтой красками, на передней стене его, как раз посередине, возвышалось на толстых столбах, покрытых искусной резьбой, просторное крыльцо. С широких лавок, которые стояли вдоль стен на крыльце, можно было видеть весь двор, все службы, ворота, озеро и вал.

Когда Смерд со своими людьми въехал во двор, по которому взад и вперёд сновала челядь, на крыльцо вышел человек среднего роста, коренастый, с длинными чёрными волосами, падавшими из-под меховой шапки с белым пером. У него было красное лицо, опушённое жидкой бородкой, и дикий, пронзительный взгляд. Казалось, он отсюда следил за всем, что делалось в городище. Самый убор, а ещё больше лицо изобличали в нём господина. Одежда его была того же покроя, что и у всех, с широкими рукавами и открытым воротом, перехваченная наборным поясом с серебряными и медными