Роман не есть аргумент; история получается или не получается, и это зависит только от самой истории. Разве важно — выдуманные детали или реальные? Важно, чтобы деталь казалась реальной и чтобы она была абсолютно лучшей деталью для данных обстоятельств. Это была не ахти какая теория, но другой у Рут в настоящий момент не было. Настало время отказаться от этой старой лекции, но наказание Рут состояло в том, чтобы выслушивать комплименты своему прежнему кредо.

И только попросив (вместо десерта) еще один стакан красного вина, Рут поняла, что слишком много выпила. И в этот момент она вспомнила, что не видела хорошенького голландца Уима в очереди за автографами после ее успешной, но скучной речи. Он ведь собирался прийти.

Рут вынуждена была признаться самой себе, что с нетерпением ждет новой встречи с юным Уимом… и, возможно, немного выдумывает его. Нет, она совершенно не собиралась с ним флиртовать, по крайней мере серьезно, и она уже решила, что не будет с ним спать. Она только хотела побыть с ним немного наедине — может быть, выпить кофе утром, — понять, что его интересует в ней; вообразить его своим поклонником и, может, любовником, напитаться большим количеством деталей, из которых состоит этот хорошенький нидерландский мальчик. А он взял да не пришел.

«Наверно, он в конечном счете устал от меня», — подумала Рут. Приди он, и она могла бы показать ему, что парень ей симпатичен; она никогда не чувствовала такую усталость от самой себя.

Рут не позволила Маартену и Сильвии провожать ее до отеля. Она и так задержала их допоздна предыдущим вечером — им всем нужно было пораньше лечь спать. Они посадили ее в такси и проинструктировали водителя. Когда такси остановилось у отеля на Каттенгат, на другой стороне улицы под фонарем она увидела Уима — он стоял, как маленький мальчик, который потерял маму в толпе, теперь уже рассеявшейся.

«Слава богу!» — подумала Рут, переходя улицу, чтобы заявить свои права на него.

По крайней мере, она не спала с ним… ну, не то чтобы спала. Они и в самом деле провели ночь вместе в одной кровати, но сексом она с ним не занималась… ну, не то чтобы занималась. Они целовались и обнимались, но она не позволяла ему прикасаться к ее груди, а когда он слишком уж возбудился — остановила его. И всю ночь она спала в трусиках и футболке — она с ним не обнажалась. А в том, что он разделся, ее вины не было. Она зашла в ванную почистить зубы и переодеться в трусики и футболку, а когда вернулась, он уже был раздет и лежал на кровати.

Они говорили и говорили. Его звали Уим Йонгблуд, он читал и перечитывал снова и снова все, что она написала. Он хотел стать писателем, как и она, но не подошел к ней после лекции во Врейе Университейт — так его ошеломило то, что сказала она в своей лекции. Он страдал автобиографической графоманией — не «выдумал» в своей жизни ни одного персонажа, ни одного эпизода. Он всего лишь фиксировал свои грустные томления, свой абсолютно банальный опыт. Он, уйдя с ее лекции, хотел покончить с собой, но вместо этого пошел домой и уничтожил все, что им было написано. Он бросил все свои дневники — потому что, кроме этого, ничего не писал — в канал. Потом он стал обзванивать все пятизвездочные отели Амстердама, пока не нашел тот, в котором остановилась она.

Они сидели и разговаривали в баре отеля, пока не стало ясно, что бар закрывается, и тогда она повела его в свой номер.

— Вся моя писанина — на уровне журналистики, — с обреченным видом сказал Уим.

Рут поморщилась, услышав свою собственную фразу — она произнесла ее в своей лекции. У нее эта фраза звучала так: «Если ты ничего не можешь выдумать, то вся твоя писанина — обычная журналистика».

— Я не знаю, как сочинить историю! — жалостливым тоном сказал Уим Йонгблуд.

Возможно, он и во спасение души не смог бы написать ни одного предложения, но Рут чувствовала свою ответственность за него. К тому же он был такой хорошенький. У него были густые темно-каштановые волосы, темно-карие глаза, невероятно длинные ресницы и невыносимо гладкая кожа, изящно очерченный нос, сильный подбородок и чувственный рот. И хотя фигура его, на вкус Рут, была хрупковата, это компенсировалось широкими плечами и мощным подбородком, и вообще процесс его роста еще не завершился.

Она начала с рассказа о своем новом романе, о том, как он постоянно изменяется, о том, что именно так и сочиняются истории. Сочинение истории — это не более чем здравый смысл, помноженный на воодушевление. (Рут пыталась вспомнить, где она это прочла — она не была уверена, что придумала это сама.)

Рут даже призналась, что «воображает» Уима в роли молодого героя своего романа. Но это не означает, что у нее с ним будет секс; напротив, она хочет, чтобы он понял, что у нее не будет с ним секса. Ей достаточно фантазировать на этот счет.

Уим сказал ей, что и он фантазировал на этот счет — долгие годы! Один раз он мастурбировал, глядя на ее фотографию на обложке. После этого Рут отправилась в ванную, почистила зубы, надела чистые трусики и футболку. А когда она вышла из ванной — пожалуйста, он, раздетый, лежал в ее кровати.

Она ни разу не прикоснулась к его члену, хотя и чувствовала, как он упирается в нее, когда они обнимают друг друга; ей было хорошо обниматься с этим мальчиком. И он был ужасно вежлив в том, что касалось мастурбации, по крайней мере в первый раз.

— Я просто не могу без этого, — сказал он ей. — Вы позволите?

— Хорошо, — сказала она, поворачиваясь к нему спиной.

— Нет, чтобы видеть вас, — умоляющим голосом сказал он. — Пожалуйста…

Она повернулась лицом к нему, один раз поцеловала в глаза, в кончик носа, но не в губы. Он так пожирал ее глазами, что Рут почти поверила, будто ей снова столько же лет, сколько ему. И ей было легко представить себе, что то же самое происходило между ее матерью и Эдди О'Харой. Эдди не рассказывал ей об этом, но Рут читала все романы Эдди. Она прекрасно знала, что Эдди не выдумал сцены мастурбации; бедный Эдди почти ничего не мог выдумать.

Когда Уим Йонгблуд кончил, веки у него дрогнули, и тогда Рут поцеловала его в губы, но это был короткий поцелуй — смущенный парнишка побежал в ванную. Прибежав назад в кровать, он так быстро уснул, положив голову ей на грудь, что она подумала: я вполне могла бы сделать это и своей рукой!

Потом она решила, что поступила правильно, не поспособствовав его облегчению. Если бы она сделала это, то совершённое уже было бы похоже на секс между ними. Рут с иронией отметила, что ей приходится составлять собственные правила и выдумывать собственные определения. Интересно, спрашивала она себя, приходилось ли ее матери прибегать к подобным ограничениям и регламентациям с Эдди. Если бы у Рут была мать, оказалась бы она в нынешней своей ситуации?

Она только раз стянула простыню, чтобы посмотреть на спящего мальчика. Она могла бы смотреть на него всю ночь, но даже это она должна была ограничивать и регламентировать. Это был прощальный взгляд — и довольно целомудренный, с учетом обстоятельств. Она решила, что больше не позволит Уиму залезть к ней в постель, а рано утром Уим еще больше укрепил ее в этом решении. Думая, что она спит, он снова мастурбировал рядом с ней, на этот раз осторожно просунув руку ей под футболку и крепко ухватив одну из ее грудей. Она притворялась, что спит, когда он побежал в ванную. Козлик!