— А где Рои? — спросила Рут.

Толстая девица слезла со своего стула и приоткрыла дверь.

— С дочерью, — сказала усталая девица.

Рут шла прочь, когда услышала глухой стук по стеклу окна. Это было не знакомое постукивание ногтем, ключом или монеткой, какое Рут слышала у окон других проституток. Толстая девица стучала по стеклу большим розовым фаллоимитатором — Рут раньше видела его на больничном подносе у кровати Рои. Убедившись, что привлекла внимание Рут, молодая проститутка сунула конец фаллоимитатора себе в рот и хищно прикусила его зубами. Потом она безразлично кивнула Рут и наконец пожала плечами, словно оставшаяся в ней энергия позволяла ей сделать только это скромное обещание: она не хуже Рои попытается сделать Рут счастливой.

Рут покачала головой — нет, но дружески улыбнулась проститутке. В ответ это странное существо несколько раз ударило фаллоимитатором по ладони, словно отбивая такт музыки, слышимой только ей.

В ту ночь Рут видела пугающе эротический сон о красивом нидерландском мальчике по имени Уим. Она проснулась смущенная — и с убеждением, что плохой любовник в ее зреющем романе не должен быть рыжеватым блондином, она даже стала сомневаться, должен ли он быть таким уж бесповоротно «плохим». Если зрелая женщина-писатель претерпевает унижение, заставляющее ее изменить свою жизнь, то плохой должна быть именно она; человек не меняет жизнь оттого, что оказался плох кто-то другой.

Рут не очень-то убеждало расхожее мнение, согласно которому женщины — жертвы; другими словами, она была убеждена, что женщины порою — жертвы мужчин, но ничуть не реже — жертвы себя же самих. На примере женщин, которых она знала лучше всего (она сама и Ханна), так оно, несомненно, и было. (Рут, конечно, не знала своей матери, но она подозревала, что Марион, вероятно, была жертвой — одной из многих жертв ее отца.)

Более того, Рут ведь уже отомстила Скотту Сондерсу, так зачем тащить его — или похожего на него рыжеватого блондина — за уши в роман? В «Не для детей» вдова-романистка Джейн Дэш приняла правильное решение, состоявшее в том, чтобы не писать о своей антагонистке Элеоноре Холт. Рут уже написала об этом! («Миссис Дэш не любила писать о реальных людях, она считала, что такая литература свидетельствует о недостатке воображения, потому что любой романист, достойный этого названия, должен уметь изобретать характеры более интересные, чем встречаются в жизни. Сделать Элеонору Холт персонажем художественного произведения (даже с целью осмеяния) означало бы в некотором роде польстить ей».)

«Я должна в жизни придерживаться того, что проповедую», — сказала себе Рут.

Завтрак в отеле был отвратительный, и, поскольку ее единственное интервью в этот день совмещалось с обедом, Рут ограничилась тем, что проглотила чашечку теплого кофе и стаканчик апельсинового сока такой же неудовлетворительной температуры и отправилась в квартал красных фонарей. В девять утра не рекомендуется гулять по этому кварталу с полным животом.

Она пересекла Вармусстрат неподалеку от полицейского участка, которого не заметила прежде. Ее внимание прежде всего привлекла молодая уличная проститутка; она, судя по всему, обкурилась и теперь сидела на корточках на углу Энге-Керкстег. Молодая наркоманка, мочась на улице, с трудом удерживала равновесие — это ей удавалось только с помощью рук, которыми она опиралась о бордюрный камень. «За пятьдесят гульденов я могу тебе сделать все, что может сделать мужчина», — сказала девица Рут, но та сделала вид, что даже ее не заметила.

В девять часов на Аудекерксплейн рядом со старой церковью работала только одна оконная проститутка. На первый взгляд это вполне могла быть одна из доминиканок или колумбиек, которых Рут видела предыдущей ночью, только эта была гораздо темнее; она была очень черной и очень толстой и с добродушной уверенностью стояла в открытых дверях, словно улицы де Валлена кишели мужчинами. На самом же деле улица была практически пуста, если не считать нескольких мусорщиков, подбирающих вчерашний сор.

В пустых боксах проституток деловито работали уборщицы, шум их пылесосов то и дело перекрывал их болтовню. Даже на узкой Тромпеттерсстег, куда не отважилась зайти Рут, виднелась наполовину затянутая в комнату тележка уборщицы с ведром, шваброй и бутылями моющей жидкости. На тележке был и мешок для прачечной с запачканными полотенцами, и набитый пластиковый мешок с мусором из корзин, явно наполненный презервативами, бумажными полотенцами и салфетками.

«Только свежевыпавший снег мог бы придать кварталу по-настоящему чистый вид в этом пронзительном утреннем свете; может быть, в рождественское утро, — подумала Рут, — когда ни одна проститутка не будет работать. Или такого не бывает?»

На Стофстег, где преобладали проститутки-тайки, из открытых дверей завлекали клиентов только две женщины; как и женщина у старой церкви, они были очень черные и очень толстые. Они болтали друг с дружкой на языке, которого никогда прежде не слышало ухо Рут, а поскольку они прервали свой разговор, чтобы по-соседски и дружески кивнуть Рут, она отважилась остановиться и спросить, откуда они.

— Из Ганы, — сказала одна из женщин.

— А откуда вы? — спросила другая у Рут.

— Из Штатов, — ответила Рут; африканки почтительно залепетали что-то; сложив пальцы в щепоть, они произвели понятное во всем мире движение, выпрашивая денег.

— Мы что-нибудь можем для вас сделать? — спросила одна из них. — Хотите войти?

Они громко рассмеялись. У них не было ни малейших заблуждений — они прекрасно понимали, что никакой секс с ними Рут не интересует. Просто пресловутое богатство Соединенных Штатов производило на них слишком сильное впечатление, чтобы не попытаться завлечь Рут хитростями из их многочисленного арсенала.

— Нет, спасибо, — сказала им Рут.

Продолжая вежливо улыбаться, она пошла прочь.

Там, где ночью важно прогуливались эквадорские мужчины, теперь были видны только уборщицы. А на Моленстег, где она видела в основном доминиканок и колумбиек, в окне сидела еще одна проститутка-африканка; в комнате неподалеку работала еще одна уборщица.

Нынешнее безлюдье в квартале придавало ему тот дух, который всегда и представляла себе Рут; у всех тут был вид отвергнутых, покинутых, нежеланных — и это было лучше, чем непрерывный секс-туризм, наводнявший квартал по ночам.

Рут в своем всепоглощающем любопытстве вошла в секс-шоп. Как и в обычном видеомагазине, у каждой категории товара здесь были свои стеллажи. Стеллаж с плетками, стеллаж орального и анального секса; Рут поскорее прошла мимо стеллажа с муляжами экскрементов, а красный свет над дверью в «видеокабину» навел ее на мысль поскорее покинуть магазин — прежде чем из отдельной просмотровой кабины выйдет клиент. Рут предпочитала просто представить себе выражение его лица.

Некоторое время ей казалось, что за ней кто-то идет. Крепко сбитый, сильный на вид мужчина в джинсах и грязных шиповках всегда был либо у нее за спиной, либо на другой стороне улицы, даже когда она два раза обошла квартал. У него было мужественное лицо с двух — или трехдневной щетиной и усталое, раздраженное выражение. Одет он был в просторную штормовку, скроенную как фуфайка, в каких разминаются бейсболисты. Судя по его виду, проститутка была ему не по карману, но тем не менее он преследовал ее так, будто она продавалась. Наконец он исчез, и она выкинула его из головы.