Организаторы похода связались с уцелевшими византийскими властителями – царьком Трапезундской империи Давидом Комнином, морейскими деспотами Дмитрием и Фомой Палеологами. Давид воспринял их посулы за чистую монету. Начал пересылаться тайными посольствами с Римом и Венецией, а в Малой Азии развил бурную деятельность, сколачивая коалицию против османов. Вовлек в нее грузинских царьков Дадиана Мингрельского и Георгия Имеретинского, караманского эмира Хасана. Вовлек и турецкого бея, правителя Синопа – он мечтал отделиться от султана.

Давид настолько увлекся, что принимал желаемое за действительное. Грезил, что в Черное море со дня на день войдет бесчисленный папский флот, бросит якоря у него в Трапезунде. Не дожидаясь, когда это осуществится, прекратил платить дань султану. Папские обещания окрылили и Фому Морейского. Он тоже поверил, что западная помощь не за горами, поднял восстание. Брат Дмитрий не поддержал, заверил султана, что сохраняет верность ему. Фома заклеймил его изменником. Свои войска, и без того реденькие, развернул не на турок, а на Дмитрия. Местный митрополит кое-как заставил братьев помириться.

Но… слухи о крестовом походе начали угасать. В то самое время, когда собор в Мантуе рассылал проникновенные послания, заварилась крутая каша. Воевода Хуньяди умер. В Венгрии предводитель прогерманской партии Ульрих Циллеи, вертевший королем Ладиславом Погробеком, вообразил, что пришло его время распоряжаться в стране. Против него выступил сын воеводы Ласло Хуньяди, разбил и убил. А 17-летний король впервые в жизни принял самостоятельное решение. Сдуру приказал казнить сына Хуньяди! Поднялась вся Венгрия, независимо от партий. Ладислава выгнали с треском, выбрали королем второго сына Хуньяди, 15-летнего Матьяша Корвина.

Ладислав Погробек сбежал в Чехию, и гуситы со своим правителем Иржи Подебрадом приняли его. Юноша с удовольствием расположился в Праге, даже затеял сватать французскую принцессу. Но сговориться не успели. Паны отравили его и последовали примеру венгров, избрали королем Подебрада. Император Фридрих III вместо турок двинул войска на Венгрию. Бароны, сплотившиеся вокруг Матьяша Корвина рубились с немцами. А Пию II стало некого посылать на Балканы…

Султан Мухаммед II сделал из этой истории выводы: пока в его владениях существуют византийские ошметки, Запад будет использовать их для мятежей и вторжений. В 1460 г. он прибыл в Морею с большой армией. Деспот Дмитрий примчался к нему в ставку, изъявил полную покорность и упрашивал принять дочку в гарем. Но Мухеммед все равно отобрал у него удел, а взамен дал три островка и назначил кое-какое денежное содержание. Фома тоже сообразил, что слишком зарвался. Прислал к султану своих приближенных, просил прощения. Но Мухаммед не удостоил его ответа. Ответил действиями.

Турецкие войска один за другим брали города Фомы. Пленных разделяли на две категории. Тех, кого сочли бесполезными, казнили. Остальных султан велел гнать в Стамбул. Он задумал возродить былое великолепие Константинополя, но для этого нужно было много людей. Фома с сыновьями и дочерью Зоей бежал на остров Корфу, под защиту венецианцев. Увез с собой святыню, главу св. апостола Андрея. На Корфу было глухо, неуютно. Через некоторое время перебрались в Рим. Папа признал Фому законным преемником императорского титула, выделил пенсию – вдруг еще пригодится?

А Мухаммед после Мореи двинулся на Давида Трапезундского. Переправившись в Малую Азию, по одному вывел из строя союзников царька. Подступил к Синопу и пообещал помиловать мятежного бея, дать вместо Синопа другой город, Филиппополь. Тот размышлял недолго, предпочел согласиться. Дальше султан разгромил караманского эмира Хасана. Потом, уже без помех, повернул на Трапезунд. С моря город обложила османская эскадра, а с суши, через горные перевалы, подошли полчища султана. Правда, они очутились в отчаянном положении. У них не хватало продовольствия и фуража, собрать запасы в горах, в мелких селениях, было нереально.

Огромная армия стала голодать, а Трапезунд был мощной крепостью, мог держаться очень долго. Но Мухаммед не напрасно миловал некоторых противников. Давид струсил и понадеялся заслужить аналогичные поблажки. Открыл ворота, выехал к султану с дочкой, просил взять ее для пополнения гарема. Даже выражал готовность принять ислам. А за все эти знаки покорности пытался выговорить лишь одно, чтобы ему дали такой же доходный город, как Трапезунд. Мухаммед решил иначе: царевну не взял, а Давида приказал удушить вместе с восемью сыновьями. В Трапезунде султан оставил лишь треть жителей, а две трети переселил в Стамбул. Вдова Давида, царица Елена, собственными руками похоронила мужа и детей, нищенствовала и доживала век в шалаше на их могиле…

Генуэзцы старались не ссориться с султаном, подстраиваться к нему хотя бы для видимости. Что ж, Мухаммед выдал им фирман, подтвердил права, которые они имели в Византии. Но он сохранил только права, полученные официально! А генуэзцы в Византии давно отвыкли соблюдать какие бы то ни было ограничения. Этому пришел конец. Стены Галаты султан велел срыть, запретил принимать беглых. Эгейское море и Босфор теперь контролировать турецкий флот. Следили, кто плывет и зачем, в портах проверяли грузы, брали пошлины, пресекали контрабанду. Военные корабли не пропускали.

И даже обычное приведение к законности подорвало генуэзские позиции. Галата, лишенная независимости, стала хиреть. Крымская «Хазария» без эскадр, способных в любой момент явиться на выручку, почувствовала себя совсем неуютно. Но черноморская торговля была для Генуи крайне важной. Искали покровителей по соседству. Кафа, Сугдея и Тана приняли зависимость от Крымского хана, Аккерман (Белгород) передался под защиту молдавского господаря Стефана. Через Молдавию и Польшу генуэзцы проложили новый путь на запад. В Яссах, Бухаресте, Сучаве, Терговисто обосновались колонии итальянцев и евреев. Стефан нарадоваться не мог. Через его земли потекли индийские, китайские, персидские товары, русские меха и невольники. Казна пополнялась пошлинами, купцы стали лучшими помощниками господаря, в любой момент давали деньги для войн с турками или венграми.

Прибыли, стекавшиеся в Италию, способствовали дальнейшему ее развитию. Постоянно общаясь со странами Востока, итальянцы многое перенимали из более высокой культуры арабского мира и Византии – достижения архитектуры, технические новинки. Даже научились у арабов мыться. (У французов и англичан это новшество внедрится только через 500 лет.) Деньги обеспечивали заказы. Методом проб и ошибок позаимствованные технологии совершенствовались. Итальянская архитектура стала лучшей в Европе. Серьезных успехов добилась металлургия.

Но и в других странах пробивались робкие ростки научных знаний и открытий. Львиную долю этой науки составляли оккультные дисциплины, в истинах астрологии и алхимии никто не сомневался. Но иногда случалось и что-то полезное. Французский Людовик XI очень интересовался медициной, особенно ядами. Стал собирать и подкармливать врачей, и основал в Парижском университете медицинский факультет – раньше медицину и наукой-то не считали, университеты готовили лишь богословов и юристов. Венгерскому Матьяшу Корвину требовались свои специалисты, чтобы не зависеть от немцев, и он учредил университет в Буде. А в Германии Иоганн Гутенберг изобрел книгопечатание. Точнее, оно давным-давно практиковалось в Китае, но европейцы об этом не знали. Открытие Гутенберга было его личным, оригинальным. Вот только внедрить его оказалось сложно.