«моя», но имел ли право, даже если признала, что его жрица? Хотелось прошептать «твоя», но могла ли, зная, что покинет его, как только свершится сделка?

Движения тел в унисон друг другу, сначала более робкие, затем с увеличивающимся напором. Нежные узкие ладони заскользили по взмокшей спине, впитывая в себя дрожь его наслаждения, задав ритм, ласково сжав узлы мышц, ноготки несильно впились в кожу, руки обняли. Нежное стройное тело, дрогнув, выгнулось навстречу теперь уже более частым, более смелым движениям его ягодиц. Их взгляды растворились друг в друге, помутнев от страсти, вскрики раздавались чаще и громче. Их никто не услышит здесь: ни Маат, ни Дуат. Пусть хоть сам Хаос разверзнет перед ними бездну.

Линда приподнялась и, захватив его лицо в кокон нежных пальцев, вжалась лбом в его лоб, не отрывая взгляда, захватывая его в свою неволю. И без того пленённый, но готовый раз за разом сдаваться.

Если скажу, будет знать, покинет ли тогда Дуат?

Если скажу, что готова быть его, отпустит ли?

Перекат, и Бахити, очутившись на поджарых смуглых бёдрах, двинулась в удобном для себя ритме, теперь уже его изводя то медлительностью, то поспешностью. Бархатистая мягкая кожа мгновенно покрылась испариной и теперь блестела, почти ослепляя, солнце выбелило и без того светлые волосы женщины, глаза она прикрыла, только по выражению лица можно было понять, что она испытывает сильное наслаждение, не хватало лишь воздуха, чтобы крикнуть. Движение по груди, сама сжала соски, распахнув глаза и поймав его руки, потянувшиеся к её стройному стану, поймала пальцами запястья, направив их вниз к чувствительной точке, набрав скорость, сводящую его с ума, вынуждая его двигаться в заданном ею темпе.

Бахити склонилась к Инпу и поцеловала, сильно, переплетя языки в бешеной первобытной пляске Хаоса при создании мира. Теперь пришла его очередь простонать от чувственного удовольствия, от того, как остро он ощущал её, как сильно желал, до близости не осознавая насколько.

Новый фонтан стонов и ударов соединяющихся на немыслимом пределе тел оглушили окрестности. Обняв, он сдавил руками талию до побелевшей под его пальцами кожи, вбиваясь в узость тела настолько глубоко, насколько это было возможно, видя, что она уже на пределе, предвосхищая её сладкую истому, мечтая раствориться в её оргазме своим, достичь пика одновременно.

Линда вскрикнула ему в шею, потерявшись на короткий миг в обоюдном остром наслаждении, до ярких цветных кругов внутреннего зрения сильно сомкнутых глаз, а судорога прокатившегося по телу экстаза увлекла следом и Инпу, выплеснувшегося горячим семенем в податливое нутро. Бахити рухнула рядом, мигом ощутив прохладу этого места, пытаясь успокоить дыхание, где-то в голове гулко отдавалось движение крови, оставившей мощный заряд эндорфинов.

Анубис притянул к себе женщину и поцеловал в приоткрытые губы, она уткнулась в его плечо и наслаждалась тем, как он ласково очерчивал каждый изгиб её тела.

— Я видела тебя, когда кружила в автомобиле по дороге, и в кустах у дома, и возле фонарного столба, — прошептала она в его кожу, дополнительно разогнав мурашки по его телу.

Инпу поцеловал её в макушку и про себя усмехнулся: Хаос приберёг для него рандеву с Бахити на будущее — одну из трёх, ту, которая пока не состоялась, для него. Под грудиной заныло — сильно, сжал её так, что вскрикнула, но всё же не оттолкнула, плотнее уткнувшись в него. Что бы он ответил ей? Что следующая её встреча с ним состоится тогда, когда Анубис будет исполнять свою роль на Справедливом Суде, не помня лиц и имён? И каждому воздастся по заслугам, и он даже не будет знать, какой приговор вынесет в будущем своей Бахити…

— Я нашёл источник, нужный нам, когда охотился на рыб, — ответил тот.

Линда помрачнела, так же как и он. Но ведь она хотела его найти и двинуться дальше, почему же сейчас ей хочется растянуть время пребывания здесь настолько долго, насколько это вообще возможно, испытав при этом чувство вины, что ей как можно скорее следовало бы найти сына? За этими мыслями заворчал голодный желудок. Она подняла на него смущённый взгляд и улыбнулась, следом рассмеялся и невесомо поцеловал её.

— Я тебя так и не накормил, — немного виновато произнёс Инпу и взглянул на Бахити, не торопящуюся подниматься, и снова в глазах вспыхнул алчный плотский интерес.

— Потом, но ужин должен быть умопомрачителен, — женщина, потянувшись к нему, вновь увлекла того в поцелуй и в кокон разомкнутых бёдер, чтобы сгореть и возродиться в его объятиях.

Намного позже они, отдохнувшие, сходили к источнику, набрав воды в небольшую фляжку, хранимую Анубисом у своего пояса. Их одежда сохла, насколько это было возможно, в затухающем свете вечернего солнца. Она, обнажённая и не чувствовавшая ни усталости, ни стыда, сидела возле костра, который бог развёл каким-то только ему одному известным способом, и наблюдала за тем, как тот, лихо выпотрошив горькие внутренности, вложив туда ароматные травы, смазал тушки глиной и положил в затухающие, но всё ещё жаркие угли костра.

— Ловко ты, — произнесла Линда, восхищённо.

Он улыбнулся и остановил на ней свой взгляд.

— Вы, люди, странные существа, сами не понимаете, что можете научить и дать не меньше, чем боги, самим себе и тому, кто рядом.

— Вы, боги, странные существа, раните порой сами себя.

Анубис погасил улыбку, а Линда готова была съесть свой язык.

— Инпу, я… я не хотела, — оговорилась девушка.

— Нет, всё верно, — он вздохнул, — я хочу говорить с тобой о моём рождении…

— Если тяжело…

— Я хочу, Бахити, — Анубис произнёс это безапелляционным тоном.

Повисла пауза, в которой трещал костёр, а вокруг разливался умопомрачительный запах почти готовой рыбы.

— Мать вернулась затем, вернулась, когда я был ещё младенцем, но я не помню её тёплых объятий, как и доброго подбадривания моего отца, — глаза заслезились, и он поднял голову к небу, а Линда подумала, что он никому так не открывался, и кожу накрыло бесчисленными мурашками, — но я видел, как любят Гора, как ласкает его Исида, как им дорожит Осирис, — Инпу взглянул на Линду, — я тогда хотел этого всего для себя, я завидовал брату…

— Возможно, сейчас Осирис захочет восполнить эту пропасть между вами, — прошептала девушка, прикасаясь к его плечу, заметив, что тому хочется ласки.

Анубис мрачно хмыкнул.

— Я — живое напоминание греха Осириса, пусть и случайного, я — живое воплощение стыда Нефтиды, я — горячая ненависть Сета к брату и жене, я — выброшенный матерью ребёнок, и, если бы не милость всепрощающей Исиды, кто знает, говорил бы я сейчас с