– Будь прокляты империалисты, из-за которых я тут мучаюсь!..

– Проиграли мы здесь, Алексей Глебович, проиграли, – советник захмелел, впал в философское настроение, с печалью в голосе рассуждал: – Любая армия бессильна против партизанской войны. Они везде, всюду. А им американцы еще помогают. Тупик. Я вам тогда еще говорил, елки-палки, уже несколько лет прошло, ничего у нас путного в Афгане не выйдет. И армия, извиняюсь конечно, не принимайте на свой счет, армия деградирует.

Зачем пересказывать свои наблюдения Сорокину? Все это знает генерал, все видит, не слепой, другое дело, что не придает значения, о другом думает. Армию давно кастрировали, предали, забыли, армия разваливается. Не 40-я, сороковая еще на что-то способна, армия в целом, вооруженные силы. Сороковая не задавалась вопросами: проиграла она войну в Афганистане, не проиграла, армия состояла из отдельных людей, из частных судеб, проблем, желаний. Взять хотя бы того мордастого пузатого полковника, что видел утром в дивизии Виктор Константинович. «Осторожней! – орал полковник на солдата. – Ну смотри – он же так не пройдет!» Солдат затаскивал в модуль японский телевизор. С трудом обхватив большую коробку, он надеялся протиснуть ее в узкий проем, полковник же вытягивал из кармана пригоршни семечек, грыз их и сплевывал шелуху: – Привыкли все делать по-крестьянски, разгильдяи…» Если рушится армия, вооруженные силы, скоро и страна затрещит по швам, уже трещит, с Нагорного Карабаха началось, в Прибалтике что-то будет, не за горами сложные времена. Доигрались с перестройками…

Лобанов не знал, что за человек Виктор Константинович, что делает в Кабуле, из какого ведомства. Да и не боялся он никого, у самого дядя на Лубянке работал. Однако, неуважительные высказывания в адрес Советской Армии его покоробили, издалека услышал, через всю комнату, подобрался ближе, убедился, что поливают грязью «непобедимую и легендарную». Не стерпел, показушно заклеймил позором рассуждавшего с печалью в голосе о поражении в Афгане подвыпившего Виктора Константиновича, чуть ли ни в измене Родине обвинил. С пеной на губах твердил:

– Я увидел здесь всю мощь нашей прославленной армии! – и с пафосом заявил: – Армия находится в пике своего расцвета! – Похоже, первые, набросанные в записных книжках строчки очередной статьи цитировал. – Армия вновь подтвердила славу русского оружия!

Виктор Константинович наполнил рюмку, поднял на прозаика грустные глаза, с различимыми оттенками снисходительности в голосе предложил тост:

– За нашу великую армию!

– Вот это другое дело! – засиял Лобанов. – Товарищи, товарищи, минуту внимания! Есть тост. За нашу великую армию!

– Воюющую армию полностью разложили, признав, что ситуация бесперспективная, что необходимо оттягивать силы, – возмущался в узкой компании единомышленников полковник с прилизанными волосами. – Вывод привел к пораженческим настроениям. Разве не так? Никак решиться не хотели действовать жестче, дальше. Захотели бы – выжгли бы все напалмом. Американцам можно, а нам нельзя?! Держали армию на коротком поводке, натравливали то и дело на духов, натаскивали, как служебную собаку. А зачем, спрашивается? А теперь мы еще и виноватыми окажемся. На армию все неудачи свалят. Это у нас запросто! Увидите!

Сила армии заключается в одном, – вывел в эти дни советник, – армия знает, что уходит, и готова на любой подвиг, дабы вернуться живой…

Голова у Сорокина давила на плечи тяжелей двухпудовой гири, но держался он на людях молодцом. Закалка. Перепили накануне. Вроде старался пропускать тосты, и закусывал как следует, а нате же, расслабился, не рассчитал, переусердствовал с крепкими напитками. Виктор Константинович подливал и подливал. Пьет, как лошадь, и никогда язык не заплетается, и так интересно всегда рассказывает! Всегда все наперед знает, предчувствует, умеет анализировать, как никто. «Просто у него больше информации, чем у меня», – успокоил себя генерал. Долго засиделись, и не выспался. Правильно сделал, что водителя отправил засветло. Позвонил в резиденцию, прислали дежурную машину, с сопровождающим офицером, доставили в целости и сохранности.

«Слетелись, как мухи на дерьмо. Прилипли, как банный лист к ж… Тоже не хорошо. Пчелы на мед? Уже лучше. Журналистов – как собак нерезаных. Естественно, исторические события. Конец войны. Весь мир только об Афганистане и говорит…» Вон их сколько наехало! «Западников» тьма-тьмущая, и все им показывай-рассказывай, нынче ведь «перестройка», «гласность».

Сорокин глянул на часы, поторопил водителя:

– Поднажми, Толя, нас ждут к двенадцати. – Как вы сказали, Эдвард? – повернулся генерал к иностранному журналисту в кожаной куртке и меховой шапке. – Вывод из Афганистана – яркий пример нового политического мышления? – Лейтенант-переводчик повторил вопрос на английском.

– Совершенно верно, – кивнул корреспондент, и уставился в окно машины. – Что это за самолет?

– Ил-76-ой, – пояснил Сорокин.

– А вертолеты?

– Ми-24-ые.

Англичанин занес названия в блокнот.

– Сколько же миллионов долларов вы угрохали на помощь мятежникам, поставили им мины, «стингеры», – деликатно корил гостя генерал. – А на минах простые крестьяне подрываются. «Стингерами» гражданские самолеты сбивают.

– Это не мы поставляли, а правительство США, – уточнил Эдвард, напоминая, что он британский подданный.

«Какая разница, – подумал генерал. – Все вы за одно. Все против нас.»

– Значит так. Переведите господину Эдварду, что на аэродроме, – генерал намеренно избегал называть части своими именами, все же осторожничал с иностранцами, – он сможет взять интервью у полковника Митрофанова. Боевой командир, в Афганистане – второй раз. Мы с ним в былые времена, – важно заметил Сорокин, – вместе на операции летали. Однажды чуть не сбили, – зачем-то добавил он.

Это уже фантазировал генерал. Летали без приключений. Просто один из офицеров экипажа обратил внимание Сорокина на пулевое отверстие. Кто его знает, откуда оно взялось. Бывало, что духи стреляли из кишлака, бывало и свои же солдаты-обалдуи, загрустив и заскучав, от нечего делать по вертушкам одиночный выстрел производили с поста.

– Двадцать минут хватит на интервью? Так, – Сорокин прикидывал по времени. – Потом пообедаем, и поедем на раздачу гуманитарной помощи.

Эдвард выслушал перевод, утвердительно кивнул.

«Прекрасно понимает и по-русски, – решил Сорокин. – Все они хотя бы наполовину шпионы. Только прикидываются, что ничего не знают. Так я и поверил, что он в военной технике не разбирается, самолетов транспортных, вертолетов боевых никогда не видел! Строчит в блокноте без остановки, помечает что-то. Хотя, не знаю. Молод он, лет 25, поди, не больше.»

Генерал в кабинет командира полка заходить отказался.

– Вы сами, сами, – не хотел он смущать полковника Митрофанова во время интервью. – Распорядитесь только, чтобы мне чайку организовали, что-то в горле першит.