– Амбициозный, – подметил советник, – новое поколение, что вы хотите?

– Ты не знаешь, среди журналистов и писателей еще не было героев Советского Союза? – спросил полковник.

– Думаю, скоро будет, – и оба грохнули со смеху.

– Прошу прощения, – советник направился к освободившемуся от прозаика генералу.

– Помнишь, как хорошо было в академии? – и полковник и подполковник, прислонившись спинами к стене, предались сладким воспоминаниям.

– Академия, как говорил у нас один генерал, – это большой поезд. И я с ним полностью согласен. Сел в него и поехал. Он сам тебя довезет куда надо. Главное – не высовываться из вагона, и не прыгать на полном ходу.

– Как же вообще хорошо было в застойные времена! – причмокнул губами полковник. – Все было ясно и просто. А теперь какой-то плюрализм появился, демократию расширяют, про гласность твердят. Зачем это в армии? Получил приказ – выполняй. Бардак. Так и от армии ничего не останется.

– И от страны, – подметил подполковник. – Кстати, я тебе советую съездить на «парванеску».

– На барахолку? Там, говорят, опасно.

– Возьми пистолет. Барахолка не барахолка, но я такие жене туфли купил! За копейки.

– Ношенные? – поморщился полковник.

– Чуть-чуть. Не заметно совсем. Почти новые. Зато написано «Ма-дын-Ю-эС-эЙ» Жена обрадуется.

– Виктор Константинович, – пожал протянутую руку Сорокин, – рад вас, наконец, видеть. Как все прошло? Нормально?

– Благодарю, Алексей Глебович, прекрасно.

Налили по рюмочке.

– Ваше здоровье!

– Ваше!

Из каких соображений попросил советник полетать по заставам, Сорокин догадывался, но решил не спрашивать. Незачем в чужие дела влезать. Надо так надо. Пусть и из чужого ведомства, но помочь надо. Связался Сорокин с командующим авиации, попросил дать команду на аэродром, встретить, как положено, организовать необходимую работу. Накануне и весь нынешний день провел Виктор Константинович в вертолетах, посмотрел подготовленные к передаче афганцам заставы на подступах к Кабулу.

Среди камней и отвесных скал, над пропастями свили гнезда советские военные, наладили быт. Дул ледяной пронизывающий ветер, но Виктор Константинович согревался коньячком из фляжки. Ночью свирепствовал мороз, до минус пятнадцати опускался столбик, как в России прямо. Пока разгружали продовольствие, сливали в большой черный резиновый контейнер воду, Виктор Константинович знакомился с условиями службы на заставе. «Целый год сидят безвылазно, а то и больше – поражался он выносливости солдат. – Неужели человек не сходит с ума? Перед тобой весь Кабул, как на ладони, две тысячи метров над уровнем моря, а спуститься вниз нельзя… Что здесь делать? С ума сойти можно!»

Солдатики соорудили спортивный городок – поставили перекладину, повесили вместо «груши» мешок и вымещали на нем всю накопившуюся злобу, нетерпение, качались самодельной штангой, утром, и днем, и вечером; солдатики исправно ходили в наряды, мылись в примитивной бане раз неделю, если была вода, мастерили из артиллерийских ящиков столы, стулья, кресло-качалку, обтягивали казарму парашютным шелком, ловили насекомых, играли с гладкошерстным черным псом непонятной породы.

С одной заставы захватили в Кабул захворавшего бойца. Заставу ту на таком пятачке выстроили, что и посадить машину не каждый сумеет. Борттехнику пришлось открыть дверь, лечь на палубу салона и подавать командиру экипажа знаки.

– Везет, – с завистью сказал один боец. – Мне вторую вертушку ничего не было. А этому каждый раз письма привозят, а теперь в госпитале отдыхать будет. Там хавка классная.

Кто-то из солдат постучал ему по голове:

– На-шел чему завидовать! У него ж желтуха.

По вискам больного солдатика струйками стекал пот. Он весь полет сидел в вертолете на полу.

«Для него война закончилась, – порадовался Виктор Константинович. – Хорошо, что у Гали девчонка. В армии не служить… А внучку моему не избежать этой участи. Будут ли еще войны, когда он подрастет? Наверное, будут. Никуда не денешься.»

Госпиталь… Увлекся, как мальчишка, привязался к веснушчатой, скромной медсестре. Ай, да Виктор Константинович, ай, да дедушка! Казалось, что такого? Ни к чему не обязывающий, классический, скоротечный госпитальный военно-полевой романчик. Так нет. Пришла любовь. Поздняя, последняя. Схожая со вторым дыханием при беге на длинные дистанции. Судьба… Как только сняли с ноги гипс, он повез ее в город, по дуканам. Так трогательно было наблюдать за ней! Она ничего не покупала, только ходила смотрела, цены узнавала. Он запоминал, на что Галя обращает внимание, отметил, что вкус у нее хороший. А стоило ему отвлечься, как к Гале подошел патруль, точно почуяли, что она в городе на птичьих правах, что никакого у нее разрешения на посещение дуканов нет. Он тут же решительно обнял ее, словно спасал от хулиганов, показал свое удостоверение советника, и еще… назвал женой, чтобы вконец отвязались два солдатика и старший лейтенант. Старлей, естественно, не поверил, но промолчал, отпустил перепуганную девушку. А еще он учил ее стрелять из пистолета. И у Галки неплохо получалось. Стоило ей первый раз разнести выстрелом бутылку, как она вскрикнула и, выронив пистолет, захлопала от радости в ладоши.

Полтора года длилось их счастье в Кабуле. Он похлопотал, устроил Галю с Аленкой в Москве, хорошую работу нашел. Семейная жизнь у Виктора Константиновича давно разладилась. Пока детей не поставили на ноги, ничего не предпринимали. Теперь же все шло к тому, чтобы разводиться. Но тут у жены обнаружили рак. Разве оставишь ее в таком положении? За неделю до отъезда в Кабул Галя сказала: «Никакого развода. Ты должен быть сейчас с ней. Ты ей больше нужен…»

Виктор Константинович сощурился, закрылся рукой от слепящего январского солнца, которое уже опустилось к горам. Лучи скользили и отражались от тонкого покрова снега. Людские тени растягивались на несколько метров. Из вертушки вышел несчастный, с поникшим взглядом десантник.

– Давно тебя на скалу посадили? – спросил советник.

– Пять месяцев назад, – солдат озирался по сторонам, будто матрос, ступивший на землю после дальнего плавания.

– И ни разу не спускался?

– Нет.

– А до этого где служил?

– На юге.

– И где же лучше?

– В Кабуле.

– Спокойней? Меньше обстрелов? – догадался Виктор Константинович.

– Нет, кормят лучше. Мы там кроме квашеной капусты по полгода ничего не ели.

Точно такой же горемыка-солдат стоял на КПП 103-й дивизии, когда советник заезжал туда для встречи с командующим. Сунув в окно машины голову, сирый и продрогший гвардеец поплелся открывать ворота части, но прежде пытался натянуть на обмерзшие пальцы старые перчатки, и Виктор Константинович слышал, как гвардеец ругался вслух: