и не ездил. Зачем на чужое глаза пялить? Хотя земелька эта могла приковать к себе чье угодно внимание, уж больно сдобна была.

— Видишь? — Федя указал на полосы. — Бывшая силантьевская, а теперь колхозная. Отчего, думаешь так «похудела»?

— Говори!

— Скажу. Видишь новые борозды? Вечером они появились. Шел я с мельницы, слышу — в сторонке за березами лошади всхрапывают. Завернул, ба! — Никанор и Варвара по зеленям-то с плугом. Считай — от колхоза отхватили. Я и актик составил. Вот.

Я прочитал и хотел добавить к акту свою подпись — для крепости, но Федя запротестовал.

— Тебе уж и так набили шишек, поостерегись.

Федя все брал на себя. Уговорить мне его не удалось. Да, что ни говори, а настоящий народ в нашей ячейке.

С актом мы пошли в сельсовет. В дороге Федя все молчал, о чем-то думая, затем тронул меня за руку.

— Тебе учиться охота?

— Еще бы!

— И мне. Яковлев хочет на курсы меня послать. Сделаем, слышь, тебя главным мукомолом колхозной Шачи. Потом, говорит, сестренок начнем учить. Клавку, старшую, можно, сказал, в ШКМ послать, хватит-де ей по нянькам ходить, а младшую, Фаинку, выучить на агрономшу. Чуешь, куда загадал! А все почему? Заплел как-то к нам, увидел, как Фаинка грядки копала, луночки делала под капусту да выгородила косушку под цветочки — любит она в земле-то рыться — вот, видно, и прикинул, кем ей быть. Агрономша! Это ж такая высь. Файка — агроном, а? Ты-то что скажешь?

Я знал: Яковлев выше всяких земных умельцев ставил агронома. Ему и самому в молодости хотелось выучиться на агронома, но батраческая судьба веревками связала. И если самому не удалось осуществить мечту, то укреплял это желание в других. При этом прочил в агрономы, кто влюблен в землю, кто видел в ней все блага, какие могут сделать жизнь крестьянина безбедной. А теперь вот прибавлялась к семье будущих агрономов и Фаинка. Много? А может, много их и понадобится колхозной земле?

— Нет, ведь это сильно? — выбегая немножечко вперед, вопрошал, волнуясь, Федя. Ростом он был еще невелик — никак не мог повытянуться, — но в плечах раздался, окреп костью и выжилился.

— Это, Федя, так сильно, так… — волнуясь, начал и я. — Одним словом, по-рабочекрестьянски!

И тут же вспомнил об Алексее. Если бы он сейчас послушал Федю, как бы порадовался вместе со мною. Ну да скоро он приедет, в каникулы с нами будет.

Напрасно, однако, ожидал я его. Через неделю пришло от него письмо. «Не осудите, отдыхать под тихим небом Юрова некогда, еду на черные земли, где нас ждут политотделы, ждут деревенские активисты — утверждать на этом черноземе колхозы». Конкретное место он не назвал, видно, еще не знал, но было понятно, что едет далеко и не на легкие дела.

В конверт была вложена дюжина рыболовных крючков. На малюсеньком пакетике, в котором они находились, надпись: «На удачу моим братчикам. Посылаю с надеждой, что когда-нибудь накормите ухой…»

— Чего он про тихое небо? Не ты ли писал? — прослезилась мать.

Пришлось признаваться. Она посетовала на меня, но тут же сказала:

— Что же делать? Ему, должно, виднее, где быть. Только бы остерегался: небось и там кулачья полно.

Я думал о Марине Аркадьевне: ждала ведь и она Алексея.

Сколько лет прожить?

В деревне у каждого летом и осенью дел хоть отбавляй, а в колхозе, который ширился, принимая под общую крышу все больше и больше семей, и подавно. Еще где-то за лесом нежится солнце, еще не успеет зорька раскрасить румянцем небо, а люди уже на ногах.

В Юрове первые следы по росной тропке прокладывали кузнецы и завфермой. Никола на пару со своим отцом шел в кузню, а завфермой, мой отец, — на скотный двор. Первые удары молота по наковальне раздавались еще до того, как на улице появлялся с пастушьим рожком Граф Копенкин. Он же начинал играть, когда на колхозном дворе кончалось звеньканье молочных струй. Отец открывал ворота и выпускал коров на зов рожка.

А в Перцове первыми выходили из дома Степанида и Нюрка. Пока Нюрка звонила в рельсу, подвешенную на столбе в середине деревни, мать заглядывала на конюшню, проверяла, хорошо ли накормлены лошади, в порядке ли сбруя. Проводив лошадей на работу, она и сама шла то в поле, то на луг с косой или серпом.

Нас, комсомольцев, Степанида отрядила на Мокрушу копать канавы, сносить кустарники, пахать целину под озимку, под клевер. Годами пропадала эта заросшая земля. Чем ближе к Шаче прокладывались канавы, тем больше охватывал Степаниду азарт.

— Старайтесь, ребятки, мы здесь не только озимку посеем. Весной еще капустники заложим. Вода рядом, только не ленись поливать, и капустка вырастет добрая. Дело!

А председатель, приходя к нам, оглядывал Шачу и говорил:

— А тут водички хватит не только на поливку. Вот бы где сгрохать электростанцию! Спеца бы сюда, ему бы поглядеть да прикинуть, что к чему. Разве в район брякнуть? Как, секретарь? Не хуже бы, я думаю, подгородной отгрохали, а?

Было похоже, что Яковлев от мечты прокладывал дорожку к делу. А раз так, то разве мы можем оставаться в сторонке? Сказали, что голосуем за станцию обеими руками. А Никола сразу в упор с вопросом: какой ковать инструмент?

— Дел найдем для каждого, подождите. Одного леса, наверно, немало придется нарубить. Гать вот готовая, мельничная, должна подойти. А лес, железо там всякое, ну и инструменты — все потребуется. Спеца бы, повторяю, в первую очередь… Дело-то нелегкое, да денежное…

Вскоре Сергей Сергеевич пришел с молодым, невысоконьким человеком, неприметным на вид, присланным, как выяснилось, учительствовать в школе. Яковлев, узнав, что учитель знаком с электротехникой, не дал ему даже представиться Марине Аркадьевне и повел на Шачу.

— Вот с кем дружите, ребята, — знакомя нас с ним, сказал председатель.

Когда учитель оглядел реку, прикинул на глазок ширину ее, скорость течения, Яковлев спросил:

— Предварительные расчеты можете сделать?

— Попытаюсь!

— Сколько ден потребуется?

Геннадий Иванович (так звали учителя) сказал, что с общими расчетами управится недели за две.

— Можно и побольше взять срок, — разрешил председатель. И, потирая ежик головы, мигнул нам: — Помогайте товарищу Дегтеву. А я тем временем съезжу в район, там потолкую о нашей задумке.

Поселился новый учитель в Юрове. Мы часто встречались с ним — человеком он оказался общительным. Попросили его поговорить об электрификации на открытом комсомольском собрании.

— А что? — пошевелил он тонкими бровками. — Пожалуй, можно. В порядке, так сказать, профилактики. Назначайте срок.

Покладистость нового учителя нравилась нам.

Через несколько дней на дверях избы-читальни, в