Человек спокойный и внимательный, скорее всего, займется рыбалкой, ценитель строгого математического подхода – строительством, поклонник эмоциональной драмы – охотой, ну а любители покопаться в саду опознаются в основном по комическим диалогам с представителями других видов. Большинство из нас имеют довольно хорошее представление о том, какое именно из этих «рабочих мест» мы могли бы занять, если бы машина времени забросила нас назад, в плейстоцен или в неолит.

До моих приключений, связанных с охотой и собирательством, я всегда казался себе этаким парнем из неолита, поскольку еще в детстве выбрал свой атавизм – выращивание еды. Когда мне было десять лет, я создал «ферму» во дворе родительского дома, который находился в пригороде. Правда, ухаживала за «фермой» чаще всего моя мать. Меня же с раннего возраста привлекала таинственность, с которой проходили процессы прорастания, цветения и плодоношения, а также тот удивительный факт, что из обычного комка грязи через несколько месяцев работы можно получить множество вкусных и полезных вещей. Мне это казалось самым удивительным явлением природы. И кажется до сих пор…

Садоводство – это способ бытия в природе. Оно окружено огромным числом ограничений, о которых садовник редко задумывается, а чаще всего не задумывается вообще. Так, человеку, который работает исключительно с одомашненными видами растений, приходится изменять свой взгляд на природу как на нечто кроткое, ласковое и отвечающее на человеческие потребности (эстетические, вкусовые и т. п.). Работая в саду, вы по понятным причинам считаете, что все произрастающее в нем принадлежит вам, что это, так или иначе, продукты ваших трудов на вашей земле. В результате дикие, менее податливые обитатели вашего сада неизбежно начинают восприниматься как незваные гости, как вредители – одним словом, как Чужие. Садовник – это записной дуалист, для него мир делится на четкие категории: обработанная земля и нетронутая природа, виды домашние и виды дикие, «у нас» и «у них», «дома» и «где-то там». То есть садовник, как и фермер, живет в хорошо размеченном и потому самом понятном мире.

Я никогда не размышлял о мировоззрении садовника с этой точки зрения, пока не провел некоторое время на грибной охоте, которая предлагает совершенно другой способ бытия в природе. Внешне собирание грибов напоминает сбор урожая – вы выходите на природу, оглядываетесь вокруг и собираете готовые к употреблению продукты. Однако быстро обнаруживается, что эти два вида деятельности полностью различны. Во-первых, сбор грибов, как правило, идет в незнакомых местах, где велика вероятность заблудиться, особенно если вы все время смотрите вниз, на землю. В саду заблудиться труднее. (Наверное, именно поэтому садоводы любят сооружать лабиринты из растений.) Помидор, созревший в вашем саду, манит вас к себе, как маяк, мигающий красным цветом на фоне зелени. Грибы в такой зелени прячутся. Нашли и съели «неправильный» гриб – и вы уже на том свете; с садовыми растениями этот опыт получить не так-то легко… Нет, грибы – это совсем не то, что отвечает на человеческие потребности. Грибы, как вы скоро обнаружите, это создания дикие во всех отношениях, они преследуют свои собственные цели, весьма далекие от ваших. Именно поэтому любители ходить по грибы говорят «грибная охота», а не «сбор урожая».

Однажды в конце января, в воскресенье утром, мне позвонил Анджело.

– Лисички пошли, – объявил он.

– Откуда вы знаете? Вы уже были в лесу?

– Нет, пока не был. Но прошло три недели с больших дождей.

Действительно, всю неделю между праздниками шли дожди.

– И теперь они пошли, точно вам говорю. Завтра едем!

В то время я был едва знаком с Анджело (на свиней мы еще не охотились), поэтому его приглашение сходить по грибы после дождя было для меня очень лестным. Любители «грибной охоты» обычно тщательно скрывают от посторонних свои заветные места, а хорошее место с лисичками вполне можно считать ценной частной собственностью (хотя и не такой ценной, как скопление хороших боровиков). Перед тем как Анджело согласился взять меня с собой, я спрашивал у многих местных знакомых – любителей «тихой охоты», нельзя ли мне сходить за грибами с ними. (Вокруг залива Сан-Франциско живет много таких любителей – вероятно, потому, что «грибная охота» объединяет два самых популярных местных хобби: еду и прогулки на свежем воздухе.) Обращаясь с такой просьбой, я всегда подчеркивал, что буду хранить тайну их любимых мест как зеницу ока. Люди отвечали по-разному. Для некоторых это был совершенно возмутительный вопрос, равнозначный просьбе дать поносить на денек их кредитную карточку. Другие реагировали более спокойно, но… но всегда отвечали уклончиво. По слухам, друг Анджело Жан-Пьер знает хорошие места с лисичками прямо в черте города Беркли, но в ответ на мои настойчивые просьбы он всегда находил вежливые способы отослать меня с этими просьбами в далекое будущее. Несколько грибников откликнулись на мою просьбу одной и той же милой шуткой: «Конечно, сходим вместе, но предупреждаю, что сразу же после этого мне придется тебя убить». Мне казалось, что за такими шутками (на которые я отвечал, что буду носить повязку на глазах на пути туда и обратно) должно следовать что-то вроде обычного приглашения. Но оно никогда не следовало. Грибники никогда не говорили «нет» – они ловко уходили от разговора или меняли тему. Некоторое время я думал, что, может быть, проблема в том, что я считался писателем, то есть сумасшедшим, который способен раскрыть расположение любимого грибного места? Тогда я стал заявлять, что журналист скорее пойдет в тюрьму, чем раскроет свой источник конфиденциальной информации. Это тоже не помогло. Я уже начинал думать, что моя затея полностью безнадежна и что придется учиться ходить по грибы по книгам, а это перспектива сомнительная, не говоря уже том, что опасная. Но тут позвонил Анджело…

Впрочем, наверное, не стоит преувеличивать великодушие моего друга. Место, в которое он повел меня собирать грибы после дождя, находилось на частном и закрытом для посторонних земельном участке, принадлежавшем его старому другу, так что поступок Анджело не сильно походил на раздачу фамильных драгоценностей. Этот участок представлял собой виноградник, примыкавший к территории Глен-Эллен. Вокруг находилось несколько сотен акров дубовых рощ, которые тянулись на северо-восток в сторону горы Сент-Хелина. Прямо на выходе из ухоженного виноградника территория переходила в покатую саванну с широкими полосами травы, зеленеющей после зимних дождей, среди которых кое-где виднелись островки каменного дуба и лавра.

Здесь росли сотни многообещающе древних дубов, но Анджело знал их все едва ли не по именам, поскольку уже много лет собирал в этих местах лисички. «Вот этот у них – главный, – сообщил он мне, указывая посохом на ничем не примечательное дерево. – А вон тот, рядом… Ни разу под ним грибов не видел!»