Я улыбнулась ему из-за плеча Андрея. Тот крепко пожал младшему брату руку. Еще раз поздравил. Сорвал с вешалки наши куртки, и мы ушли. Его отец так и не вышел проводить нас. Ненавижу таких личностей, которые сначала гадость сотворят, а потом делают вид, что извиняться им не с руки. Ир такой же. Не всегда, но бывает. Но он по крайней мере отдает себе в этом отчет и всегда готов загладить вину если не на словах, так на деле.

Шли какое-то время молча. Было уже довольно сумрачно, мы просидели у родителей Андрея часа три, может, чуть больше. Я все пыталась поглубже засунуть руки в карманы, но согреться никак не получалось. Не потому, что на улице было так уж холодно, а потому, что на душе муторно. И холод этот шел изнутри, а не снаружи.

— Не понимаю, как ты можешь их любить, — вырвались у меня жестокие слова. Но остановить их я не смогла.

Андрей не обиделся. Неожиданно шагнул ко мне, обнял одной рукой за плечи и прижался губами к виску.

— Прости. Это мне следовало его заткнуть, а не тебе.

— Ничего. Я за нас обоих постоять смогу, — откликнулась я, понимая, что это уже не совсем мои слова, но чувства, которые захватили меня, требовали выхода, поэтому я, сама того не желая, начала меняться.

Это было очень некстати. Пришлось спешно взять себя в руки. Я оттолкнула его и отошла немного в сторону. Андрей не возражал. Мне показалось, что он прекрасно видел, что со мной творится, и боялся навредить неосторожным словом или жестом.

Мы вышли со двора на ярко освещенную фонарями улицу. Андрей подошел к краю тротуара и вскинул руку. Почти сразу рядом с нами притормозила машина. Забрались в ее нутро. Он расплатился с водителем, назвал адрес, потом ненавязчиво нашел мою руку и сжал ее. Так мы и сидели всю дорогу, держась за руки, как маленькие, потому что оба чувствовали необходимость друг в друге. И ни меня, ни Ира, который все еще был тут, совсем рядом, не смущала эта минутная слабость. Слишком много сегодня сделали открытий, в большинстве своем неприятных. И только вместе мы могли пережить их и преодолеть тягостный осадок, который после них остался.

Андрей и Никита

Наверное, это здорово, по-настоящему дружить с мерцающим. С Иром. С этими его мерцаниями мы могли бы жить душа в душу, ведь, как я сразу подозревал, мерцая, он разительно меняется не только внешне, но и внутренне. Поэтому мне удалось столько рассказать ей. Будь рядом со мной Ир, вредина и язва, я бы попридержал язык, не рискнул открыться ему, опасаясь быть непонятым и высмеянным, но с Ириной все оказалось проще. И все же ни я, ни она не подозревали, как для нас закончится этот день.

Знал бы я, как поведет себя отец, ни за что бы не повел к ним Ирину. Я бы даже Ира так не подставил. Ведь понимал, какие они, мои родители. И все равно каждый раз, когда собирался к ним, мне все сильнее хотелось их признания, поддержки. Хотелось возвращения в семью. Хотелось. В этот раз они все-таки перешли все границы.

Конечно же мать почти сразу отвела меня в сторонку и принялась расспрашивать, кто такая Ирина, есть ли у нее свое жилье. Я быстро смекнул, к чему она клонит. Меня это настолько покоробило, что я слова вымолвить не смог. Просто привел к ним девушку, а они себе уже вообразили неизвестно что. Но мама есть мама, и я просто отмахнулся — сказал, что у Иринки своя квартира, нет, даже дом за городом. А когда вернулся в гостиную, обнаружил там отца, пытающего медленно заводящуюся Ирину. Когда она его осадила, холодно и жестко, как мог бы сделать это Ир, я испугался, что от злости мерцание с него слетит. Как объяснить подобное родителям, понятия не имел. Но когда увидел в ее глазах чуть ли не слезы, и она метнулась мимо меня в прихожую, догнал ее, прижал к себе. У меня сердце кровью обливалось от обиды на них, моих самых родных, моих самых близких. Вот вам и семья. Вот вам и…

В такси хватался за ее руку как утопающий за соломинку и думал, что это все. Что-то перегорело внутри. Что-то важное. Нет, они как были моими родителями, так ими и останутся, но раньше я все еще пытался как-то их оправдывать, даже отца, ведь тогда, на первом курсе колледжа, тоже в бутылку полез. Много лишнего сказал, еще больше сделал. И все равно во мне теплилась надежда, что когда-нибудь они простят меня и примут. Теперь я окончательно понял, что мне больше не нужно их прощение. Наверное, стал взрослым. Наконец-то. Только и всего.

Мы вышли у подъезда. Машина уехала. Обнимать Иринку на прощание не стал. Хотел, но передумал. Не на всю же жизнь мы с ней прощаемся. Уверен, если Ира как следует попросить, он снова в нее мерцнет, и мы опять сможем побеседовать о самом сокровенном.

Не умещаясь рядом на лестнице, поднимались в мою квартиру. Ирина шла за мной, и я боялся обернуться, опасаясь увидеть уже не ее, а Ира, черноволосого и желтоглазого, почти хищного — после Ирины почти чужого. Не знаю, почему, но теперь Ир казался мне еще более далеким и непонятным. Вот вам и пооткровенничали. Только проанализировать свои чувства я так и не успел. Как и в прошлый раз, когда мы с мерцающим вдвоем гуляли по моему миру, на лестничной клетке нас ждал сюрприз.

На коврике, прислонившись спиной к моей двери, сидел на корточках светловолосый парень в легкой плащевой крутке. Когда я начал подниматься по последнему лестничному пролету, он поднял голову. У меня вырвался изумленный вздох:

— Никита?

И в этот момент, сверкнув глазами и не меняя позы, он заговорил матом. Отборным. Но у нас так не матерятся, я точно знаю. Так колдуют. Не у нас, у них. «Что происходит?» — вот и все, что я успел подумать, потому что в ту же секунду меня с дороги отшвырнул Ир и тоже заговорил на их магическом непереводимом языке.

Алиэль Душистый

То, что Андрей называет во мне высокомерием и снобизмом, всего-навсего гордость. Фамильная гордость, не более того. Но как объяснить это тому, кто понятия не имеет о благородном происхождении? Я вообще не уверен, что в его мире есть кто-то, кому можно было бы его приписать. Поэтому наш психолог, которым так восхищаются все без исключения, никогда не сможет понять меня. Благородство чуждо его миру.

Конечно, после того, как он появился у нас, я пересмотрел свои взгляды на некоторые вещи. Но это ведь не означает, что теперь должен вести себя, как тот плебей. Пусть темные оказались вовсе не такими, каковыми они мне представлялись. Пусть я согласен подписаться под тем, что Илюизмена Вик-Холь достойна править настоящим кланом, не то что нашим классом. Конечно, достойна. Я таких девушек вообще еще ни разу в жизни не встречал. А как встретил, понятно почему растерялся. И все равно, считаю, что так безоглядно доверять темным все же не стоит. Карунд — благороден, его слова об Антилии окончательно убедили меня в этом. Но Машмул… этот темный раздражает меня одним своим молчаливым присутствием. Правда, молчит редко. Такое чувство, что его так и подмывает широко открывать рот при каждом удобном и не очень случае. И все же сейчас я шел именно к нему. Потому что благородный всегда поймет благородного. И сумеет войти в его положение.