— Es mentira.[754]

— Sí.

Он спросил, почему она не хочет ему сказать, что она на его ладони увидела, но она только улыбалась и качала головой. Он спросил: что, там вообще нет ничего хорошего? — и тут она посерьезнела и кивнула: дескать, увы, это так — и снова повернула его руку ладонью вверх. Она сказала, что он проживет долгую жизнь. Провела по линии, которая загибалась далеко за основание большого пальца.

— Con mucha tristeza,[755]— сказал он.

— Bastante,[756]— сказала она. И добавила, что жизни без горестей не бывает.

— Pero usted ha visto algo malo, — сказал он. — ¿Qué es?[757]

Что бы она там ни увидела, плохое или хорошее, объяснила она, все равно это не изменить и не поправить, и в уготованный Господом час он все так или иначе узнает. Слегка откинув голову, она изучающе на него смотрела. Как будто ждала от него какого-то вопроса, который он обязательно задаст, если быстро найдется и успеет, но он никак не мог сообразить, что спрашивать, а время для вопроса быстро истекало.

— ¿Qué novedades tiene de mi hermano?[758]— сказал он.

— ¿Cuál hermano?[759]

Он улыбнулся. Сказал, что у него всего один брат.

Она раскрыла ему ладонь и подержала. При этом даже не смотрела на нее.

— Es mentira, — сказала она. — Tiene dos.[760]

Он покачал головой.

— Mentira tras mentira,[761]— сказала она. И склонилась ниже, изучая ладонь.

— ¿Qué ve?[762]— сказал он.

— Veo dos hermanos. Uno ha muerto.[763]

Он сказал, что у него была сестра, которая — да, действительно умерла, но женщина покачала головой.

— Hermano, — сказала она. — Uno que vive, uno que ha muerto.[764]

— ¿Cuál es cual?[765]

— ¿No sabes?[766]

— No.

— Ni yo tampoco.[767]

Она выпустила его руку, встала и взяла ведерко. Снова посмотрела за поле на ребятишек и коня. Сказала, что ночью ему повезло, потому что из-за дождя кое-кто, видимо, остался дома, а мог бы выйти на промысел, но он должен остерегаться, потому что дождь может быть союзником, но может и предать. Еще сказала, что дождь — это была милость Божья, зло же избрало иной час, однако те, кого оно ищет, должны быть и сами не без некоторой черноты. Она сказала, что сердце выдает себя, так что злой глаз зачастую видит то, что скрыто от доброго.

— ¿Ysus ojos?[768]

Тряхнув головой, она разбросала по плечам черные волосы. И сказала, что ничего она не видела. Что все это была только игра. Потом повернулась и пошла, поднимаясь через поле к дороге.

Он ехал на юг весь день, вечером проехал Касас-Грандес, а за городом свернул опять на юг по той же дороге, по которой впервые они ехали с братом три года назад, — мимо темнеющих в сумерках руин и мимо древних кортов для игры в мяч, где теперь охотятся ястребы. На следующий день впереди открылась асьенда Сан-Диего, и он остановил коня в той же старой тополиной роще у реки. Потом, тронув коня, двинулся через дощатый мост и вверх, к жилым постройкам.

Дом семьи Муньос стоял пустой. Он прошел по комнатам. Нигде никакой мебели. В нише, где прежде стояла Святая Дева, было пусто — лишь натеки свечного воска на пыльной штукатурке.

Постоял в дверном проеме, потом вышел, сел на коня и поехал к центральной усадьбе с воротами.

Старик, который плел во дворе корзины, сообщил ему, что Муньосы ушли. Билли спросил старика, не знает ли он, куда именно, но старик, похоже, не имел ясного представления о понятиях направления и цели. Он обвел широким жестом как бы весь мир. Пришлый сел на коня и оглядел огороженное пространство. Все тот же остов автомобиля. Ветшающие здания. Индюшка, сидящая на ничем не забранном окне. Старик снова склонился над своей корзиной, Билли с ним попрощался, повернул коня и, ведя вьючную лошадь за собой, поехал опять через высокие арочные ворота, мимо арендаторских хижин, под горку вниз, к реке, и снова через тот же мост.

Через два дня, проехав Лас-Барас, свернул к востоку в сторону Ла-Бокильи по той же дороге, где когда-то они с братом впервые наткнулись на отцовского коня, когда тот, выкупавшись в озере, выскочил на дорогу весь мокрый и в струях воды. Сейчас на нагорье дождя, видимо, давно не было, и дорога под копытами пылила. С севера задувал сухой ветер. На дальней равнине за озером из Бабикоры так яростно выдувало пыль, что казалось, будто поселок горит. Вечером с запада прилетел большой красный биплан «вако»,{100} заложил вираж и, снижаясь, канул где-то за деревьями.

Билли стал лагерем на равнине и развел небольшой костерок, который на ветру взревел, будто кузнечный горн, и мгновенно пожрал весь скудный запасец веточек и сучков. Пока горело, Билли смотрел в огонь. Полотнища пламени уносились в пустоту, рвались и исчезали, как вскрик во тьме. Днем позже проехал Бабикору и Санта-Ана-де-Бабикора и на развилке свернул к северу на Намикипу.

Этот городок был не более чем горняцким поселком, прилепившимся к утесу над рекой; Билли сразу туда не поехал, а, привязав лошадей в зарослях прибрежного ивняка пониже и восточнее поселка, здесь выкупался и выстирал одежду. Утром, когда он наконец направился в поселок, встретил едущий с другой стороны туда же свадебный кортеж. Роль кареты исполняла простая крестьянская телега, изукрашенная лентами. Невесту от солнца прикрывал навес из manta,[769]натянутой на шаткую раму из согнутых полукольцами ивовых веток. В телеге, которую тащил единственный низкорослый мул, седой и еле волочащий ноги, в одиночестве сидела невеста, держа в руках зонтик, раскрытый, несмотря на тень, создаваемую попоной. Рядом пешком шагали несколько мужчин в черных костюмах, а кое-кто в серых, которые, видимо, когда-то тоже были черными; проезжая, невеста обернулась и ожгла взглядом всадника на обочине — этакое белесое воплощение дурной приметы, — после чего перекрестилась, отвернулась и проехала мимо. Ему предстояло увидеть эту же повозку вторично, уже в поселке. Венчание им было назначено гораздо позже, после полудня, а столь рано они ехали единственно по той причине, что на дороге в этот час не так пыльно. Следуя за процессией, он въехал в городок, потянулись его узкие пыльные улочки. Народу — никого. Наклонившись с коня, постучал в первую попавшуюся дверь, посидел послушал. Никто не вышел. Вынул ногу в сапоге из стремени и как можно громче бахнул каблуком в дверь, оказавшуюся плохо запертой: от удара она распахнулась настежь, обнаружив за собою низкое темное пространство.