Не успел выехать за пределы поселения, как по полю его шляпы ударила дождевая капля размером с хороший шарик для игры в шарики-марблс. Потом другая. Он поглядел в безоблачное небо. На востоке вовсю горели видимые планеты. Не было ни ветра, ни запаха дождя в воздухе, но капли падали все гуще. Конь вознамерился остановиться посреди дороги, всадник оглянулся на темный город. Взгляд отыскал лишь несколько тускло светящих красноватым светом оконных квадратиков. Дождь бил по утоптанной глине дороги с таким звуком, будто где-то в темноте лошади переходят мост. Начинало чувствоваться опьянение. Он остановил коня, развернул его и поехал обратно.

Въехал прямо на коне в первые попавшиеся ворота, бросив веревку вьючной лошади и низко склонившись к холке коня, чтобы чисто пройти под притолокой. Оказавшись внутри, обнаружил, что сидит на коне все под тем же дождем, глянул в небо и увидел над собой все те же звезды. Развернул коня, снова выехал на улицу и въехал в другие ворота; глухое хлопанье дождя по шляпе прекратилось. Спешился, потоптался в темноте там и сям, чтобы определить, что под ногами. Вышел вон, ввел во двор вьючную лошадь, развязал двухдиагональную обвязку aparejo,[714]спустил на землю скатку и, расстегнув подпруги, сняв подхвостье и подперсье и освободив животное от седла, стреножил его и вывел опять под дождь. Потом, начав с латиго, расстегнул упряжь верхового коня, снял седло с седельными сумками и, поставив его у стены, опустился на колени, ощупал веревки на скатке, развязал и раскатал ее, сел и стянул с себя сапоги. Чувствовал себя при этом все пьянее. Снял шляпу и лег. Конь прошел мимо его головы и встал, выглядывая в ворота.

— Не наступи на меня, ч-черт-тя… — сказал Билли.

Когда на следующее утро проснулся, дождь перестал и был уже белый день. Чувствовал себя ужасно. Вспомнил, как ночью вставал, на заплетающихся ногах выходил блевать, таращил слезящиеся глаза, пытаясь высмотреть, куда запропали лошади, и плелся обратно. Он бы, может, так-то и не вспомнил об этом, но когда сел и огляделся в поисках сапог, они оказались на ногах. Поднял шляпу, надел и бросил взгляд в сторону ворот. Какие-то ребятишки, сидевшие там на корточках, вскочили и унеслись.

— ¿Dónde están los caballos?[715]— вдогонку им крикнул он.

Ответили, что лошади пасутся.

Встал слишком резко; чтобы не упасть, пришлось схватиться за дверную ручку, заслонив ладонью глаза. От жажды все во рту пересохло. Он снова поднял голову, вышел за ворота и поглядел на ребятишек. Те показывали куда-то вдоль дороги.

Пройдя вместе с процессией ребятни, следовавшей по пятам, мимо последних низеньких глинобитных хибарок, нашел лошадей, которые паслись на лугу с южной стороны городка, где, не замеченный вечером, пересекал дорогу маленький ручеек. Встал, держа в руках поводья Ниньо. Дети смотрели.

— ¿Quieres montar?[716]— сказал он.

Дети запереглядывались. Младший, мальчонка лет пяти, вытянул обе ручки вверх и замер в ожидании. Билли поднял и посадил на коня верхом сначала его, потом девочку и, наконец, старшего мальчугана. Старшему сказал, чтобы он придерживал младших, мальчик кивнул, и Билли, взяв в руку поводья и веревку вьючной лошади, повел обеих лошадей обратно к дороге.

Навстречу из города шла женщина. Увидев ее, ребятишки между собой зашептались. Она несла синее ведерко, прикрытое тряпицей. Остановилась на обочине, обеими руками держа ведерко за проволочную ручку перед собой. Потом пошла через поле к ним.

Коснувшись шляпы, Билли пожелал ей доброго утра. Она остановилась, стоит, держит ведро. И вдруг сказала, что как раз его-то она и ищет. Оказывается, дети сообщили ей о каком-то всаднике, который заснул в брошенной усадьбе на окраине городка, что он, мол, нездоров; вот она и принесла ему менудо{99} — прямо с пылу с жару; если поест супа, найдет в себе силы продолжить путь.

Наклонившись, она поставила ведерко наземь, сняла с него тряпку и подала ему. Он стоял, держа тряпку и заглядывая в ведро. В ведре оказалась рябенькая эмалированная миска, накрытая блюдцем, а между миской и стенкой ведра заткнуто несколько сложенных вчетверо лепешек. Он поднял взгляд.

— Ándale,[717]— сказала она, рукой показав на ведерко.

— ¿Y usted?[718]

— Ya comí.[719]

Он посмотрел на ребятишек, гуськом сидящих верхом на коне. Отдал поводья и чумбур мальчишке.

— Toma un paseo,[720]— сказал он.

Склонившись вперед, мальчик принял поводья. Конец чумбура сразу отдал девочке, а один повод пронес у девочки над головой и взял коня в шенкеля. Билли перевел взгляд на женщину.

— Es muy amable…[721]— начал он.

Она это оборвала, сказав, что есть надо, пока все не остыло.

Сев на корточки, он попытался достать миску, но она оказалась слишком горячей.

— Con permiso,[722]— сказала она.

Быстро сунула руки в ведро и, вытащив миску, сняла с нее блюдце, поставила миску на блюдце и подала ему. Снова сунув руку в ведро, достала оттуда ложку и тоже протянула ему.

— Gracias, — сказал он.

Она опустилась в траву напротив него и, сидя на коленях, стала смотреть, как он ест. Ошметки требухи плавали в прозрачном жирном бульоне ленточками, как медленные планарии. Он сказал, что на самом-то деле он не болен, а просто немного crudo[723]после вчерашнего в таверне. Она сказала, что так и поняла, но это без разницы, потому что болезнь-то ведь не знает, чем или кем она вызвана, помилуй и сохрани нас всех Господь.

Он вынул из ведра тортилью, порвал, сложил вдвое и окунул в бульон. Поймал на ложку кусок требухи, но не удержал, и кусок уполз обратно; пришлось прижать его ребром ложки к краю и разделить на две части. Суп менудо был горячим и пряным. Он ел. Она смотрела.

Покатавшись на коне, ребятишки остановились позади него и тоже смотрели. Подняв взгляд на них, он пальцем, сделав круговое движение, показал, чтобы они покатались еще. Глянул на женщину: