о чем не свидетельствовала. Хорошо, если людям везет, но это слишком уж невероятное везенье. К тому же, если даже Стилгрейв не знал, что снимок сделан, он знал, кто такой Квест. Должен был знать. Квест тянул у сестры деньги на пропитание с тех пор, как лишился работы, а может, и до того. У Стилгрейва был ключ от ее квартиры. Он должен был знать кое-что о ее брате. Из этого следует очень простой вывод — что в тот вечер Стилгрейв не стал бы убивать Стейна, если даже и собирался.

— Теперь я должна спросить тебя, кто же убил его? — вежливо задала вопрос Долорес.

— Тот, кто знал Стейна и мог подойти к нему. Тот, кто знал, что снимок сделан, знал, кто такой Стейн, знал, что Мэвис Уэлд вот-вот станет звездой, знал, что ее связь со Стилгрейвом опасна, но станет в тысячу раз опаснее, если Стилгрейва обвинят в убийстве. Знал Квеста, потому что он бывал в квартире Мэвис Уэлд, сошелся с ним, делил с ним постель (а этого мальчишку можно было свести с ума подобным обхождением), знал, что пистолет с костяной рукояткой зарегистрирован на Стилгрейва, хотя купил он его для двух девиц и если носил какой-нибудь пистолет, то незарегистрированный. Знал…

— Перестань! — Голос ее был резким, но не испуганным и даже не сердитым. — Пожалуйста, немедленно перестань! Я больше не желаю этого слушать! Убирайся сейчас же!

Я встал. Долорес откинулась назад, на шее у нее билась жилка.

Грациозная, смуглая, безжалостная убийца. И никто не мог тронуть ее, даже полицейские…

— Зачем ты убила Квеста? — спросил я.

Она поднялась и, слегка улыбаясь, подошла вплотную ко мне.

— По двум причинам, амиго. Он был не совсем нормальным и, в конце концов, убил бы меня. Другая причина в том, что все это — абсолютно все — делалось не ради денег, а из-за любви.

Я хотел рассмеяться ей в лицо. Но не рассмеялся. Она была совершенно серьезной. Это не укладывалось в голове.

— Сколько бы любовников ни было у женщины, — негромко проговорила Долорес, — всегда есть один, которого она не может уступить другой. Для меня это был Стилгрейв.

Я молча смотрел в ее красивые темные глаза.

— Верю, — сказал я наконец.

— Поцелуй меня, амиго.

— О господи!

— Я не могу обходиться без мужчин, амиго. Но тот, кого я любила, мертв. Я убила его. Этого мужчину я не хотела делить ни с кем.

— Ты слишком долго ждала.

— Я могу быть терпеливой — пока есть надежда.

— Перестань молоть чушь!

Она улыбнулась, непринужденно, красиво, совершенно естественно.

— И ты, дорогой, не погубив окончательно Мэвис Уэлд, ничего не сможешь тут поделать.

— Вчера вечером она доказала, что хочет погубить себя.

— Если не играла роль. — Долорес дерзко глянула на меня и рассмеялась. — Тебя это ранит, не так ли? Ты влюблен в нее.

— Влюбляться было бы неразумно, — рассудительно сказал я. — Я мог бы посидеть с ней в темноте, держась за руки, но как долго? Вскоре она унесется в дымку красивости, дорогой одежды, болтовни, нереальности и завуалированного секса. Это будет уже не живой человек. Просто лицо на экране, голос со звуковой дорожки. Мне этого недостаточно.

Не поворачиваясь к Долорес спиной, я пошел к двери. Собственно говоря, я не ждал пули в спину. Считал, что больше всего устраиваю ее живым и не способным ничего предпринять.

Открывая дверь, я задержался. Стройная, смуглая, красивая и улыбающаяся. Похотливая. Совершенно не считающаяся с моральными нормами этого — или любого другого, доступного нашему воображению, — мира. Да, такие встречаются не часто.

Я молча вышел. Когда закрывал дверь, до меня чуть слышно донесся ее голос:

— Querido,[4] ты мне очень понравился. Как жаль.

Я закрыл дверь.

Когда внизу дверцы лифта открылись, я увидел мужчину. Высокий, худощавый, с низко надвинутой на глаза шляпой. Несмотря на теплый день, воротник его тонкого пальто был поднят. Подбородок мужчина держал низко.

— Доктор Лагарди, — негромко позвал я.

Он оглянулся, но не узнал меня. Вошел в кабину. Лифт тронулся вверх.

Я подошел к конторке и нажал кнопку звонка. Рослый толстяк вышел и встал передо мной с деланной улыбкой на вялых губах. Глаза его были мутноватыми.

— Дай мне телефон.

Толстяк опустил руку, достал аппарат и поставил его на конторку. Я набрал номер Мэдисон 7911. Голос ответил: «Полиция». Это был отдел срочных вызовов.

— Жилой дом Шато-Берси на углу Франклин-авеню и Джирард-стрит в Голливуде. Человек по имени Винсент Лагарди, разыскиваемый для допроса лейтенантами Френчем и Бейфусом из отдела расследования убийств, поднялся в квартиру четыреста двенадцать. Говорит Филип Марлоу, детектив.

— Франклин и Джирард. Ждите, пожалуйста, там. У вас есть оружие?

— Есть.

— Если попытается уйти, задержите его.

Я положит трубку и строго глянул на толстяка. Он стоял бледный как полотно, навалясь на конторку.

Полицейские приехали быстро — но все же опоздали. Может, мне нужно было остановить Лагарди. Может, я догадывался, что он задумал, и умышленно не помешал ему. Иногда, в дурном настроении, я пытаюсь разобраться в этом. Но тут сам черт ногу сломит. И таким было все это проклятое дело. Я не мог и шагу ступить, не перестав до одури ломать голову над тем, как он отразится на ком-то из тех, перед кем я хоть в каком-то долгу.

Когда дверь взломали, Лагарди сидел на кушетке, прижимая Долорес к сердцу. Глаза его ничего не видели, на губах выступила кровавая пена: он прокусил себе язык.

Под ее левой грудью, прижав к телу ярко-красную блузку, торчала знакомая уже мне серебряная рукоятка в форме обнаженной женщины. Глаза мисс Долорес Гонсалес были полуоткрыты, на губах застыла легкая соблазнительная улыбка.

— Улыбка, предвещающая смерть, — вздохнул интерн со «скорой помощи». — А ей она идет.

И он перевел взгляд на доктора Лагарди, который, судя по лицу, ничего не видел и не слышал.

— Видно, кое-кто лишился иллюзии, — сказал интерн, нагнулся и закрыл покойной глаза.

Долгое прощание

Глава 1

Когда я впервые в жизни увидал Терри Леннокса, он был пьян и сидел в роллс-ройсе модели «Серебряный призрак» возле ресторана «Танцзал». Служитель гаража только что отогнал машину и придерживал дверцу открытой, потому что левая нога Терри Леннокса болталась снаружи, словно он забыл о ее существовании. Лицо у него было моложавое, но волосы — белые, как бумага.

Судя по глазам, он накачался под завязку, но в остальном это был обыкновенный симпатичный молодой человек в смокинге, который явно потратил слишком много денег в заведении, предназначенном исключительно