дешевый сыщик. — Она пронзительно расхохоталась. — Да ведь вас можно купить за двадцать долларов.

Я все еще держал в руках стопку фотографий. Чиркнув спичкой, я бросил негатив в пепельницу и смотрел, как он горит.

Орфамэй резко оборвала смех и застыла в каком-то ужасе. Я стал рвать фотографии на клочки. Затем усмехнулся ей.

— Дешевый сыщик, — сказал я. — Ну так чего от меня ждать. Братьев и сестер на продажу у меня нет. Поэтому я продаю своих клиентов.

Орфамэй замерла, глаза ее сверкали. Закончив рвать фотографии, я поджег клочки в пепельнице.

— Об одном жалею, — добавил я. — Что не увижу вашей встречи в Манхеттене с милой старой мамочкой. Не увижу, как деретесь вы из-за дележа этой тысячи. Держу пари, на это стоило бы посмотреть.

Я помешивал обрывки карандашом, чтобы они горели. Орфамэй медленно, осторожно, не отрывая глаз от тлеющего пепла, подошла к столу.

— Я могу сообщить в полицию, — прошептала она. — Я могу много рассказать полицейским. Они поверят мне.

— Я могу сказать им, кто убил Стилгрейва, — сказал я. — Потому что знаю, кто не убивал его. Они могут поверить мне.

Маленькая головка вздернулась. Свет заблестел на линзах очков. Глаз за ними не было.

— Не волнуйтесь, — успокоил я ее. — Не стану. Для меня это будет мало стоить. А кое для кого — слишком много.

Зазвонил телефон, и Орфамэй подскочила на фут. Я повернулся к аппарату, взял трубку и сказал:

— Алло?

— Амиго, у тебя все в порядке?

Позади послышался какой-то звук. Я обернулся и увидел, как дверь закрылась. В комнате никого, кроме меня, не было.

— Я устал. Не спал всю ночь. Кроме того…

— Эта малышка звонила тебе?

— Сестричка? Только что была здесь. Она с добычей возвращается в Манхеттен.

— С добычей?

— С карманными деньгами, что дал ей Стилгрейв за выдачу брата.

Помолчав, Долорес серьезно сказала:

— Ты не можешь знать этого, амиго.

— Я это знаю так же, как то, что сижу, облокотясь на письменный стол, и говорю по телефону. Так же, как то, что слышу твой голос. И не так твердо, но достаточно твердо знаю, кто убил Стилгрейва.

— Не очень разумно говорить мне об этом, амиго. Я не безупречна, и поэтому доверять мне особенно не стоит.

— Я совершаю ошибки, но тут ошибки не будет. Все фотографии я сжег. Я пытался продать их Орфамэй. Она предложила слишком низкую цену.

— Ты, конечно, шутишь, амиго.

— Я? Над кем?

По проводу донесся ее звонкий смех.

— Не хочешь пригласить меня на ленч?

— Не против. Ты дома?

— Да.

— Я скоро подъеду.

— Ну, я буду в восторге.

Я повесил трубку.

Спектакль закончился. Я сидел в пустом театре. Занавес был опущен, и на нем передо мной тускло возникало все виденное. Но кое-кто из актеров уже становился смутным, нереальным. Прежде всего сестричка. Дня через два-три я забуду, как она выглядит. Потому что в определенном смысле она была совершенно нереальной. Я думал о том, как она приедет в Манхеттен, штат Канзас, к доброй старой мамочке с пухлой маленькой новорожденной тысячей.

Чтобы она смогла получить эти деньги, должно было погибнуть несколько человек, но вряд ли это будет ее долго беспокоить. Думал о том, как она явится в приемную доктора — как там его фамилия? Ах да, Загсмит, — смахнет к его приходу пыль с письменного стола и разложит в приемной журналы. На ней будут очки без оправы, простое платье, на лице не будет косметики, и обращение ее с пациентами будет в высшей степени корректным.

— Миссис Такая-то, доктор Загсмит просит вас.

Она с легкой улыбкой придержит дверь, миссис Такая-то пройдет мимо нее, а доктор Загсмит будет сидеть за столом в белом халате и, как это и положено врачу, со стетоскопом, свисающим с шеи. Перед ним будет стоять картотека. Блокнот для заметок и блокнот с бланками рецептов будут аккуратно лежать под рукой. Доктор Загсмит знает все. Его не провести. Он мастер своего дела. Едва взглянув на пациентку, он знает ответы на все вопросы, которые все-таки задаст для проформы.

В своей приемной медсестре, мисс Орфамэй Квест, он видит аккуратную, спокойную, подобающе одетую для врачебного кабинета молодую особу без маникюра, без яркой косметики; ничто в ней не может возмутить пациента с устарелыми взглядами. Идеальная приемная медсестра мисс Орфамэй Квест.

Доктор Загсмит не может без самодовольства вспомнить, о ней. Он сделал ее такой, какая она есть. Она представляет собой лишь то, что приказал доктор.

Приставать к ней он, скорее всего, пока не пытался. Может, в маленьких городках этого не бывает. Ха-ха! Я сам вырос в маленьком городке.

Сев поудобнее, я взглянул на часы и все-таки достал из тумбы стола бутылку «Старого лесничего». Понюхал горлышко. Запах оказался приятным.

Налив изрядную порцию, я поднял стакан и взглянул на него на просвет.

— Что ж, доктор Загсмит, — произнес я вслух, словно он со стаканом в руке сидел по другую сторону стола, — я вас почти не знаю, а вы меня и вовсе не знаете. Обычно я не даю советов незнакомым людям, но я прошел краткий интенсивный курс воздействия мисс Орфамэй Квест и нарушаю свое правило. Если эта девочка захочет чего-то от вас, уступите немедленно. Не юлите, не мямлите о подоходном налоге и накладных расходах. Улыбнитесь и раскошельтесь. Не вступая в спор на тему, кому что принадлежит. Главное — чтобы девочка была довольна. Желаю удачи, доктор, и ни в коем случае не оставляйте на виду чего-нибудь вроде остроги.

Отхлебнув из стакана половину содержимого, я стал ждать, когда по телу разойдется тепло. Когда оно разошлось, я допил остальное и убрал бутылку.

Выбив из трубки пепел, я стал снова набивать ее свежим табаком из кожаного кисета, который подарила мне ко дню рождения одна моя поклонница, по странному совпадению носящая ту же фамилию, что и я.

Набив трубку, я старательно, неторопливо раскурил ее, вышел из конторы и беззаботно, как англичанин, возвращающийся с охоты на тигра, пошел по коридору.

Глава 34

Шато-Берси — дом старый, но отделанный заново. В его вестибюль так и просятся индийские каучуконосы и плющ, однако там стеклянные кирпичи, скрытое освещение и треугольные стеклянные столики. Можно подумать, что отделку производил обитатель сумасшедшего дома. Гамму красок в вестибюле составляют желчно-зеленая, жжено-коричневая, асфальтово-серая и синюшно-синяя. Действует все это так же успокаивающе, как рассеченная губа.

За низкой конторкой никого не было, однако зеркало позади нее могло оказаться прозрачным, поэтому я решил не предпринимать попытки незаметно прошмыгнуть